Снегурка для опера Морозова (СИ)

— Да нечего мне рассказывать, — ёрзает на табурете, видимо, представляя, как много маленьких, очень колючих иголочек одновременно впиваются в его задницу.

— А ты попробуй. Смелее, — поддерживаю Мишу.

Он начинает заливать мне всё ту же сказку про такси, ограбление, избиение. И глаза такие честные-честные. Хорошо отрепетировал, сам себе верит. Не удивительно, что Настя прониклась этой слезливой историей. Чистой девочке несказанно повезло не испачкаться о наш долбанный мир. Она ещё не разучилась верить людям. И честно говоря, мне чертовски хочется сохранить в ней эту способность.

И от того ещё больше злит, что рядом именно этот ублюдок, который пользуется и не ценит.

— Слышь, ты?! — схватив Мишу за грудки, вздёргиваю с табуретки и прижимаю к стене.

Сжимаю ладонь в кулак и замахиваюсь. Парень жмурится, а я торможу удар в нескольких сантиметрах от его лица.

— Ты, Миша, вот эту хрень будешь другим рассказывать. Мне, как и врачу, лучше говорить правду, а то знаешь, как бывает...

— Я на тебя заявлю!

За свой вопль тут же выхватывает под дых. Упасть я ему не даю. Получаю своё холодное удовольствие от того, как он кашляет и стонет.

— Ещё раз попробуем, — встряхиваю парня. — Где бабки, Миша?

— Нет у меня их! Нет! И сказать нечего, — продолжает упираться он.

— Ладно, — рывком усаживаю его обратно на табуретку. — Тазик есть у тебя?

— 3-зачем? — растирает место от моего удара.

— Кораблики запускать будем, — иду в ванную.

В голубом пластиковом тазу замочено мелкое бельишко.

— Прости, Настенька, — бубню себе под нос, выливая содержимое в ванну. — Мне очень надо.

Возвращаюсь на кухню. Миша послушным нервным мешочком с костями сидит на своём месте, прикидываясь ветошью. Не поможет. Сейчас мы будем общаться на моём языке.

Споласкиваю таз от всякой химии, кожей чувствуя нарастающую нервозность «клиента». Намеренно делаю всё медленно, чтобы он проникся.

Ну нельзя с мудаками иначе. Не понимают они ни слов, ни закона. Считают себя неуязвимыми, и наша задача не только оберегать покой мирных граждан, но и напоминать таким вот Мишам, где на самом деле их место. Пусть и не совсем легально, но кто ж будет жаловаться? Тогда придётся рассказывать и всё остальное.

Набираю в таз холодной воды. Разворачиваюсь и выдаю Мише максимально многообещающую улыбку. Его передёргивает, а я шагаю к нему, беру за шкирку и тащу за собой к раковине.

— Что ты делаешь?! — орёт и вырывается придурок.

— Свою работу, — перехватив его ладонью за затылок, одним резким движением окунаю мордой в этот самый таз.

Миша мычит, булькает и дёргается. Вынимаю. Надсадно дышит, кашляет. С него течёт.

— Сволочь! — хрипит он. — Да я тебя... бульрбкммм... — набор звуков из воды.

Отсчитываю секунды. Вынимаю это чучело.

— Ааа!!! — выдаёт сипло.

— Говорить будем? Или продолжим водные процедуры? — интересуюсь у насквозь мокрого козла и для убедительности снова склоняю его над тазом, не спеша окунать глубже.

Михаил только дышит тяжело, говорить пока не хочет. Окунаю его в таз, и в этот момент у меня звонит телефон. Удерживая дёргающегося и булькающего упрямого засранца, смотрю на экран.

«Настенька»

— Чего такое? — спрашиваю у неё.

Миша опять издаёт что-то невнятное. Вынимаю его, хрипло дышит.

— Я тебя не отвлекаю? — мелодично спрашивает Снегурка.

— Нет, что ты, — кошусь на ошалевшего в конец Мишу. — Говори.

— Я хотела спросить, можно ли покормить банду? Ты кормил? А то они выпрашивают, а я боюсь, вдруг животы будут болеть.

Моя ж ты маленькая...

— Не верь им, они манипулируют.

Мишина голова снова погружается в воду.

— Ой, а что у тебя там за звуки? — до неё, видимо, долетает его булькающее мычание.

— Да так, не обращай внимание, работаю. И вообще, спать ложись. Поздно уже.

— Ладно. Хорошо тебе поработать.

— Спокойно ночи, Насть.

Убираю трубу в карман и встряхиваю несчастного, бледного, мокрого и явно готового признаться даже в том, чего не делал, Мишу. Сажаю его на табуретку. Жду, когда нормально отдышится. Он, покачиваясь, зло смотрит на меня в ответ, ладонью стирая с лица холодные капли.

— Закончились бабки, — хрипло говорит Миша. — Пробухал я их и протрахал. Доволен?!

— А как же Настя? — присаживаюсь перед ним на корточки.

— А что Настя? Я о ней забочусь! Она нежная, невинная девочка. Члена в глаза не видела, от эротики краснеет. Я люблю её и обещал, что наша близость случится только после свадьбы. И я держу слово, — заявляет с гордостью. — Но, блядь, я же мужик. Ты должен понимать. Это она секса не пробовала, а мне даже физически надо!

— У тебя две руки есть, — усмехаюсь. — День левая, день правая. Разнообразие, — издеваюсь тупо, чтобы не ёбнуть его прямо сейчас. — Ты на Настины деньги невинность её бережёшь?

— За всё в этой жизни приходится платить.

— Ты прав, Миша. Ты прав... — поднимаюсь и со всей дури прикладываю его мордой об стол.

— Ааа!! Ссука! — верещит он, хватаясь за нос и заливая столешницу своей кровью. — Ммм. Ты мне нос сломал!