Снегурка. Новая Сказка. Два

им бы Сокола спасать,

а они, схватив друг друга,

в пляс пустились… танцевать.

А за ними и вся свадьба,

будто как сошла с ума,

вокруг дудки закружилась…

вокруг дудки и посла.

А Иван? Иван без силы,

в свод рисованный глядит,

распластался, дышит криво –

как на казнь к кресту прибит.

Пляшет свадьба и невесты.

Пляшут стервы… Не греши,

глянь обоим девам в очи –

там испуг и крик души.

Вот так дудка – злая сила,

закружила, задурила

свадьбу в дурью карусель…

Да-а, Калиин – тебе не Лель…

Да и Ванька не Мизгирь,

хоть и жертва женских гирь,

стыд его похуже гложет

не Мизгирев, но похожий –

тот к Снегурочке ушёл,

а Иван чего нашёл?

Плюс к Снегурочке своей?..

Динамит – корчёвщик пней.

Ишь, фитиль то, как шипит,

сыплет искрами, чадит –

стыд терзает душу в теле.

Эй, Душа, ну в самом деле,

тело грешное покинь,

воспари и с тем – аминь…

Хоть и Ванька не Мизгирь,

но от этих женских гирь,

как из мрачного подвала,

от позорного провала,

убежал бы он в леса,

да хоть, на место Мизгиря,

к той Снегурочке, к другой,

что ледышкой ледяной,

и застылою тоской

по лесам тогда бродила,

без любви, как смерть ходила,

красотою бередила

берендеев и тогда,

льдинкой хладной им дана

в наказание была.

Да-а… Островский Николай

знал – и там у них не рай…

Накуражившись над свадьбой,

дудку кинув в декольте,

Калиин Ваньку подхватила,

да и шмыг сквозь лаз в стекле.

Сквозь ажурный свод ворот

прыг на площадь, да и в брод,

не смотря не ледоход

и студёность зыбких вод,

пронеслась по льду она,

каблуками лёд дробя –

Знать, ни тянут к дну реки

резидентские грехи.

Как экспресс-локомотив,

иней стылый с веток сбив,

устремилась на поля,

там, где снег уже с утра,

по сугробам прыг да скок,

от кордонов шмыг в лесок –

бурелом для этих ног,

лишь подмога от дорог.

Эх, резва Калиин Верноо –

Хоть в туфлях, а далеко…

Без гудков и рельс – тайгой,

прёт с добычей по прямой,

тащит Ваньку вниз башкой

будто куль с ржаной мукой.

Ну, а что же наш герой?

Он без чувств и лишь собой

позволяет ветки гнуть,

облегчая задом путь…

Мчится Калиин, спит Иван.

Мир – иллюзия, капкан.

Где же правда? Здесь? Во сне?

В трезвом утре иль в вине?

Всё мираж и всё обман,

всё девичий зыбкий стан…

Калиин Ваньку донесла

сквозь урочища, леса

аж до самой до границы

и в овраге залегла:

«Хоть туман тут, а граница…

тихо надо…затаиться…

как стемнеет проползти

к тем столбам, что впереди…

Царь то русский, ишь, как спит,

грелкой жаркою пыхтит,

не поднял бы он заставы

храпом этаким, облавы

те с медведями начнут…

Чем бы рот его заткнуть?..»

СТРАННЫЙ СОН ИВАНА

Молодцу же снился сон…

Он, как мы, был удивлён

необычностью сюжет –

будто он, Иван… комета

и по космосу летит,

синем пламене шипит.

На причудилось ему –

будто он, сквозь хлад и тьму,

пролетая сонм планет,

вдруг услышал там ответ,

тот, что год уже искал,

хоть того не понимал –

«По какой такой причине

так не любит Запад Русь».

… и взяла Ивана грусть,

от того, что вдруг ему

стало ясно, что к чему.

Он вдруг понял всё и сразу,

разобрав одну лишь фразу –

«От того, что прыщик Запад

враг ей вечный, а не друг,

от того и замкнут круг».

«Ах, то страх всему причиной», -

пронеслось у дурачины

в голове и он в лицо

принял мысленно тепло:

«Хочет вечно обладать

Запад Русью, не унять

пламени его расчёта,

так как ясно без подсчёта,

чем невеста хороша –

в ней богатствам нету дна…»

«В ней богатству нету дна», -

донеслось из далека

и Иван в далёких звёздах

разглядел рот карася…

Рот подплыл, и парень понял

по колючим плавникам,

что пред ним совсем не рыба,

перед ним был Запад сам.

Запад Ваньке поклонился

и признался, что влюбился

он в таинственную Русь,

потому и в сердце грусть.

«Русь, как радуга-дуга, -

начал Запад с далека, -

И добра, и величава,