Сергей Евгеньевич устало-разочаровано взмахивает рукой, демонстрируя смирение перед сложившимися обстоятельствами.
— Бесполезно! Маршрут у этих молокососов каждый год один и тот же. Уходит за пределы официальной трассы чуть повыше этого места, где мы сейчас стоим, и пролегает на соседний склон… видите, вон тот утёс, который нависает над нашим поворотом к спуску?
— Вижу.
Я одновременно со всеми всматриваюсь в указанном направлении. Утёс, о котором идёт речь, находится намного выше нашей трассы. И снежная масса, покрывающая его безупречно белыми пластами, кажется девственно нетронутой.
— Каждый год у них одно и то же, — мрачно повторяет Сергей Евгеньевич. — Самые тупые фрирайдеры из нашей золотой молодёжи нацеливаются забраться повыше с противоположной стороны этого утёса и погонять по его склону. Хорошо хоть, по-настоящему высоко подняться мало кому удаётся. Места там опасные. Надеюсь, и в этот раз вернутся несолоно хлебавши… — он снова внимательно оглядывает окрестности и хмуриться. — Ладно, спущусь вниз и гляну ещё раз. Может, Ник всё-таки там.
Когда он уезжает, мы с Морозовым некоторое время молча смотрим друг на друга.
— Что-то мне кататься уже расхотелось совсем, — вздыхаю я, изнывая от беспокойства. — И настроение пропало…
Морозов поправляет мою горнолыжную маску и спокойно говорит:
— Тогда мы вернёмся в городок и займёмся там твоим настроением… — он многозначительно улыбается, смущая меня пристальным взглядом, — … вплотную.
— А что мы там будем делать?
— Это сюрприз, — загадочно отвечают он. — А пока наслаждайся предвкушением.
Вместе мы потихоньку съезжаем вниз по трассе, постоянно переглядываясь. На сердце легко и тепло от неизменной заботы, которую проявляет ко мне Морозов. Он контролирует процесс спуска и помогает справиться с любым затруднением, если лыжи у меня начинают под ногами вдруг капризничать. И волнение от обещанного сюрприза на какое-то время вытесняет беспокойство из моих мыслей…
Но когда мы достигаем наконец того самого поворота, над которым устремляется в небо головокружительно белоснежная шапка утёса, случается непредвиденное.
Непонятный протяжный звук, похожий на трескающийся лёд.
Он не то чтобы громкий, нет. Скорее фоновый и летит как бы со всех сторон разом. Я недоумённо верчу головой в попытке определить источник этого звука и вдруг вижу, что Морозов резко вскидывает голову наверх.
— Что это? — испуганно спрашиваю я.
Он круто разворачивается и сжимает мою руку до боли.
— Это лавина!
Глава 26. Снежная лавина
Ледяной треск нарастает с каждой секундой. Теперь это уже не потрескивание, а грозный рокот, напоминающий о мощной поступи какого-то гигантского северного великана, сокрушающего шаг за шагом куски расколовшегося айсберга.
Пока я в ступоре таращусь на утёс со стремительно сползающим снежным покровом, Морозов начинает действовать. Глазом моргнуть не успеваю, как он сбрасывает с ног лыжи и повелительно указывают на мои.
— Снимай их. Живей!
Я послушно расстёгиваю крепление трясущимися руками и бормочу:
— Может, нам лучше скатиться вниз?
— Не успеем! Лавина идёт наперерез, попадём в самый эпицентр!
— Господи! — вырывается у меня беспомощный возглас.
Лыжи удаётся сбросить только со второй попытки, а в коленях поселяется неприятная дрожь панического ужаса. Резкий рывок за руку побуждает сорваться с места куда-то в сторону от трассы. Морозов тащит меня вперёд и выкрикивает на ходу:
— Слушай внимательно! Старайся держаться левее и если нас накроет, то греби и двигайся к поверхности изо всех сил… Нам надо успеть вон к тому выступу, это единственный шанс уберечься!
— Хоро…шо!.. — кричу я в ответ, задыхаясь на бегу и увязая в снегу по щиколотку.
Позади слышится нарастающий грохот. И от него на меня накатывает такой леденящий страх, какого я в жизни не испытывала. Где-то внизу звучат крики паники, но их быстро заглушает шум взбеленившейся снежной стихии.
Где-то на периферии сознания мелькает отчаянная недоумённая мысль: как так вышло, что на трассе горнолыжного курорта, которая должна быть защищена от лавины, случилось вдруг такое в первый же день открытия?! Но эта мысль резко исчезает под натиском других поверхностных мыслей, которые нашептывает инстинкт самосохранения.
Спасительного выступа на краю горнолыжной трассы мы достигаем одновременно с лавиной. Чувствую, как Морозов совершает последний целеустремленный прыжок, волоча меня за собой на буксире… а затем снежная масса накрывает нас с головой.
И тогда я понимаю, что такое настоящий хаос.
Ледяное месиво крутит, вертит моё тело, словно в миксере. Нас с Морозовым сразу же растаскивает друг от друга в неизвестном направлении, и я захлёбываюсь его именем под натиском взбесившегося снега. Чувствую, как с каждой секундой сверху нарастает чудовищное давление, и понимаю — сейчас меня завалит.
Совет Морозова вспоминается как нельзя кстати.