Снежинка

— За год я накоплю. Ты не обязан платить мне столько же, сколько Джеймсу.

— Не бойся, я плачу ему куда меньше, чем следует, за всю его работу по хозяйству, не говоря уже о том, сколько он нянчится с твоей матерью. Все это он делает на общественных началах.

— Просто плати мне достаточно, чтобы в следующем году я смогла съехать.

— И просадить все сбережения на съемную конуру в городе?

— Все так делают.

Облизнув указательные пальцы, дядя, как ребенок, принялся подбирать ими со стола крошки черного хлеба.

— Поглядим, может, куплю тебе трейлер.

— Это значит «да»? — спрашиваю я.

— Это не значит ровным счетом ни фига.

— В любом случае я не вернусь. Не могу.

— Можешь и вернешься.

— Ты меня не заставишь.

— Господи, Дебс, сама-то себя послушай. Ты хоть понимаешь, что кочевряжишься, как избалованная девчонка? Провела денек в Дублине — и нате.

Я запрокинула голову, пытаясь сдержать слезы. Они у меня всегда близко лежат. От ненависти к себе плакать хочется еще больше. Я всхлипнула. Билли вздохнул, смущенный:

— Да брось, этого только не хватало. Выше нос, снежинка!

— Не называй меня так.

— Не называй меня так, — передразнил он.

— Ты как малый ребенок, — огрызнулась я, но прием сработал: плакать я перестала. Я вытерла слезы рукавами рубашки.

— Дебс. — Дядя дождался, пока я подниму на него глаза. — Ты боишься Дублина. Не позволяй страху тебя остановить. Узнай город получше.

— Ты понимаешь, что в городе я знаю только казармы Коллинза и главпочтамт, куда таскалась с тобой на пару?

— Я пытался тебя радикализировать. Ты ведь у нас не Мод Тонн.

— Так и она была не бог весть что. Муза ирландской революции родом из Англии. — Я обмакнула в чай печенье с инжиром. — Ничего себе поворот!

— Ее отец — из графства Мейо, а в Англии она родилась не по своей вине. И как бы то ни было, от наивности она избавилась.

Размякшее печенье едва не упало в чай, но я успела поймать его ртом.

— Она позволила себя мифологизировать.

— Разве это плохо?

— По-моему, да.

Билли встал и в одних носках скользнул к задней двери.

— Ты отправляешься в колледж в этом году. Если мне придется взять расходы на себя, так тому и быть. — Он нагнулся надеть ботинки. — Учись водить, а с интернетом я разберусь, — сказал он и хлопнул дверью.

Сирша

Наш дом прячется в ложбине у подножия холма. Именуемого Холмом Часовщика в честь мужчины, который живет в одноэтажном доме на его вершине. Я не знаю ни его настоящего имени, ни почему его прозвали Часовщиком. Каждый день Часовщик проезжал на велике мимо наших ворот по тли в магазин за газетой. Никогда не здоровался, пахло от него старым торфом, и он единственный из всех моих знакомых курил трубку. Иногда, когда мы перегоняли стадо, Джеймс просил его постоять в воротах, и тогда я чувствовала себя обязанной с ним разговаривать, потому что он старый и одинокий. Он был немногословен, но иногда пытался угадать мой возраст. Всякий раз он ошибался в меньшую сторону и, когда я давала себе труд его поправить, смотрел с недоверием.

Луга по обеим сторонам дороги, спускающейся от дома Часовщика в деревню, пестрели от наших коров. Над кронами деревьев высился церковный шпиль. Живые изгороди были подстрижены, чтобы не загораживать пейзаж, открывавшийся между стволами двух дубов. В складке холма напротив нашего дома знак с ирландской надписью «Добро пожаловать!» приветствовал всех проезжающих нашу деревню.

Раньше на ограде возле наших ворот висела деревянная табличка. Билли вырезал ее мне в подарок на седьмой день рождения. Я очень хотела лошадь, но мама не разрешила. Вместо этого мне позволили дать имя нашему дому, что не было никаким подарком, но Билли сумел превратить в дорогой подарок то, что не стоило ни гроша. Я назвала дом так же, как собиралась назвать лошадку — Сирша, «свобода», в честь той свободы, которую мечтала ощутить, пустив лошадь галопом с холма к нам во двор.

Имя продержалось несколько месяцев, пока посреди ночи в наш сад не влетела чужая машина. Она была синяя, с поднятым спойлером, который перелетел через нашу живую изгородь, отскочив при ударе об ограду. Машина слишком быстро гнала вниз с холма; на покрытом черным льдом участке поворота ее занесло, завертело и отбросило прямо на табличку с надписью «Сирша». Погиб девятнадцатилетний парень. Иногда в годовщину его смерти родные оставляли у нашей ограды букет белых лилий. Мы смотрели, как они увядают, завернутые в грязный пластик.

В ночь той аварии мне приснился сон. В нем я быта парнем и сидела за рулем. Сам сон я почти забыла, но помню, как он закончился. Я до последней секунды не видела крутой поворот у подножия холма, резко затормозила, ощутила под шинами лед — вращаться было даже приятно. В голове пронеслась прекрасная мысль. Мир закружил меня, как женщина вдруг заставляет тебя сделать оборот на танцполе, и ты чувствуешь себя немного глупо, немного немужественно, — но это не важно, это всего-навсего шалость и ты наверняка ей нравишься...