Снежинка

Был отлив. Вода доходила маме и Джеймсу только до колен, но буйный прибой с сокрушительной силой пытался сбить их с ног. Опустив взгляд, я перебирала выброшенный им мусор. Некоторые ракушки – тонкие, как яичная скорлупа, другие – толстые, как зубы. Морскую ерунду вроде черенков, мидий и сердцевидок я оставляла без внимания. В детстве я бы уже набрала полные пригоршни – каждая сердцевидка казалась чудом, – но теперь, став знатоком, снисходила только до диковин. Не обязательно ракушек. Унесенные морем осколки пивных бутылок возвращались очищенными от всех признаков своего скромного происхождения. Однажды я вроде бы даже нашла кость. Показать ее Билли я не решилась: вдруг бы он сказал, что это что-то обыкновенное.

* * *

Я думала о парне, который на мессе стоит позади всех. Сесть на скамью – по его мнению, чересчур серьезное обязательство. Для этого он слишком крут. И предпочитает торчать позади, демонстрируя свой агностицизм. На мессе я с ним кокетничала. То есть пыталась. Поглядывала на него украдкой. А поймав его взгляд, тут же пугалась и отводила глаза. Это глупо и ужасно. И вообще неловко.

В школе мы учились в одном классе, но я ни разу с ним не говорила. Я до сих пор стараюсь его избегать. Всякий раз, как нам приходилось общаться, я опасалась, что разрушу что-то между нами, как боялась перешагнуть грань реального мира. В своей симпатии к нему я не оригинальна – он нравится всем. За это я злилась на него: он превратил меня в банальность, хотя мы даже парой слов не обменялись.

Каждое утро мы клали рюкзаки вплотную друг к другу возле школьных шкафчиков. Мне нравилось, что они весь день лежат рядом. Меня согревала эта мысль. Теперь я скучала по тем временам. Билли всегда говорил, что «выпускные» – грустное слово. Окончание школы – не странно ли об этом горевать?

Причем больше всего мне не хватало парня, с которым я никогда не говорила. Фантазии о нем остались в школьных стенах ветшающим памятным мавзолеем. Они воскресали, только когда я, увидев его на мессе, уносила их с собой, например, сюда, на пляж. Я смотрела на маму и Джеймса и пыталась представить меня и его. В жизни я не решалась с ним заговорить, но в воображении раздевалась перед ним донага. Целовала его в море.

Наклонившись, я вытащила из песка маленькое пушистое белое перышко. Завернула его в салфетку и положила в карман, словно вверив себе самой некую тайну.

* * *

Я сидела на каменном парапете, подстелив полотенце и обняв руками колени. Ветер сдувал капюшон куртки набок, и казалось, будто я в палатке. Мама и Джеймс, дрожа, вылезли из воды и потянулись за полотенцами. Джеймс побежал к машине за едой.

– Как искупались? – спросила я.

– Потрясающе, – ответила мама.

– Холодрыга! – крикнул Джеймс.

Он принес из багажника большую хозяйственную сумку. Завернутые в фольгу треугольные сэндвичи с ветчиной и чипсами с сыром и луком. Заварной чайник. Пачку шоколадного печенья. Два термоса с горячей водой. Наполнив чайник, Джеймс надел на него мамину вязаную шапку, словно грелку.

Стараясь не смотреть, как мама одевается, я хрустела чипсами, зажатыми между половинками сэндвича. Она уже застегивала мохнатую куртку. И наконец надела согретую чайником вязаную шапку.

– Ну как, хорошие тут ракушки, Дебс? – спросил Джеймс.

– Нормальные.

– Я видела симпатичных багрянок, – сообщила мама.

– Они были все в сколах.

– Помнишь, как меня вызвали в школу из-за твоего сочинения про пляж? – спросила она.

– Ага.

Удивительно, что она помнит. Интересно, как она превратит случившееся в забавный рассказ для Джеймса.

* * *

Мне было лет восемь, когда мама застала меня на пляже с пригоршней ракушек. Я спросила, можно ли взять их с собой, и она разрешила, но только если я выучу их названия.

– Имена обладают волшебной силой, – сказала она. – У чего нет имени, того не существует. Представь, что я назвала бы тебя Фионой или Луиз.

Я покачала головой. Моя восьмилетняя личность содрогнулась от ужаса при мысли о других моих «я».

Через неделю после нашей поездки на пляж маму вызвали в школу, чтобы поговорить о моем сочинении под названием «Как я провела лето». В этой трогательной истории я день за днем проводила на пляже, собирая и опознавая ракушки, пока мама не звала меня ехать домой. Всякий раз, как мама называла меня другим именем, например Фионой или Луиз, я расщеплялась надвое и моя не названная ею половина уходила в море. К концу сочинения набралось немалое число жертв.

Учительница показала на слово на странице и попросила меня его произнести.

– Самоубийство, – прочитала я, гордясь тем, что знаю такое длинное слово.

Мама вернулась со встречи с учительницей с улыбкой на лице. Налив нам по чашке чая, она заговорила со мной о сочинении как со взрослой.

– Девочки должны уходить в океан, а не в море, – сказала она.

Я кивнула.

– В океан, – повторила она. – Не называй его морем, это вульгарно. Называй его как следует – океаном.

– Океан, – проговорила я.

– Чувствуешь, насколько так лучше? Можно ощутить звучание на вкус.

* * *