Я никогда не жаловалась на недостаток мужского внимания. Вокруг меня вечно вертелись мальчишки, и я ими помыкала, а подчас только полы ими не терла. Диктовала свои условия, заставляла вести себя так, как хотелось мне. И они подчинялись моей воле. Я уже тогда заметила, что умею диктовать свои правила игры. Мне это очень нравилось. Парни у меня ходили по струнке, но выбирала я их очень осмотрительно. Главное мое условие состояло в том, чтобы они не затмили тебя. Помнишь в Днепропетровске ты спросил, почему я хожу на дискотеку с парнем, которого считаю дураком? А я ответила, потому что дурак. Я сказала правду. Умным для меня был один мужчина. Ты.
– Ты хочешь убедить меня в том, что сознательно водила дружбу только с дураками?
– Вернее было сказать с теми, которые не могли быть умнее тебя… Я примерно представляла, каким должен быть интеллект журналиста, и это был тот потолок, ниже которого и были шкалы моего выбора.
– Ты слишком высокого мнения о журналистах, – заметил ей я.
Но она пропустила это мимо ушей.
– Ты в ту пору был для меня и папой, и любимым…
– Что за чушь?
– Это не чушь, это прямое следствие безотцовщины. Теперь я понимаю, что от начала до конца мое поведение было мотивировано сидевшей глубоко во мне мечтой о красивом, умном папе, с которым я буду гордо ходить под руку по улице, танцевать, оберегать от разной бабьей нечисти и которого я была по воле матери лишена. В результате в изломанном сознании девочки-подростка жили два образа – отца и любовника, затем они совместились, и наконец, остался один образ – любовник.
– Ты начиталась Фрейда.
– Я его вообще не читала…
– Мне все это очень не нравится… Я – отец твой. Опомнись!..
– Полно, Владислав, отца уже нет, его образ давно вытеснен. Как это могло случиться, судить не мне, но что есть, то есть… Дальше было лишь всепоглощающее желание встретиться с тобой.
Она курила сигарету за сигаретой, меня это ужасно раздражало, однако табак, видимо, помогал ей находить слова, и я не возражал…
– В ту пору мать уже почти деградировала, однако ее маниакальное стремление любой ценой не допустить нашу встречу не ослабевало. Однако и прозябание, по существу, в рабочей слободке, которым был наш городишко, уязвляло ее невероятное тщеславие, и я постепенно начала убеждать ее в том, как хорошо было бы вернуться на родину. Она соглашалась, но не представляла, как это можно сделать, поскольку к тому времени мы уже жили уже в разных странах. «Если бы мой настоящий папа был не женат, ты могла бы снова выйти за него замуж, и тогда все решилось бы само собой», – бросила я пробный шар. «А он и не женат, – ответила мать и добавила: – и притом мечтает о встрече с тобой…»
Если б ты только знал, каких сил мне стоило скрыть то, что я испытала в то мгновение. Это было даже не ликование, это был скорее экстаз, а в голове сразу же родилась идея, где каждый элемент мозаики плотно состыковывался с другим. «Тебе надо выйти за него замуж», – предложила я. «Он никогда не женится на мне», – отрезала мать. Тогда я подсказала, как можно убить двух зайцев сразу. «Пусть это будет условный брак. Ты вернешься домой, а он встретится со мной. К тому же отец уже в таком возрасте, когда появляться на людях одному не принято».
Мать обещала подумать. Я полагала, что думать она будет долго, однако, к моему удивлению, согласие было дано к концу дня. Я тут же набросала сценарий вашей встречи в Днепропетровске, вплоть до отдельных фраз, вроде бутафорских мужа и жены…
– И твое театральное появление под занавес, изображая радость от нашего воссоединения с матерью?
– Конечно.
– Тогда ты просто переиграла.
– Ты совершенно прав. Но это неважно. К тому моменту я уже вертела вами обоими… Сложнее всего было, когда ты приехал. Я заранее продумала, как буду вести себя во всех возможных мизансценах, играя потрясенную встречей дочь. Я была действительно потрясена, но совсем не как дочь. Знал бы ты, чего мне стоило спать с тобой в одной комнате!.. В первый день я вообще с треском провалилась, почему-то изображая забитое, немногословное существо, хотя и ужасно боялась ляпнуть что-то не то и все загубить. Потом был идиотизм с демонстрацией тряпок, когда я впала в другую крайность, попытавшись воплотиться в топ-модель. Единственный раз я была довольна собой, когда ходила на дискотеку с Витькой. Тут все было как по нотам, даже канкан к месту пришелся.
– Не очень, скажу я тебе, приятно чувствовать себя марионеткой.
– Это издержки, Владислав… Главное, мы вместе.
– Прекрати называть меня Владиславом. Ты что, папой меня больше не считаешь вообще?
Я все еще отказывался верить ужасному признанию дочери.
– Нет.
– И что же ты хочешь?
– Остаться здесь… Влад, я девственна…
– За что царь Эдип выколол себе глаза, помнишь?
– Плевать на Эдипа.
– Зато мне не плевать. То, что ты говоришь, граничит с безумием…
– Трус!