Снежить

– Чернов! – позвала Вероника. – Чернов, не отключайся! – Она стояла близко, опасно близко. Сама стояла, а рвущегося к ней Веселова отталкивала, не пускала. – Чернов, скажи ему, что мы свои! Скажи, чтобы подпустил нас к тебе! Ты меня слышишь?!

– Да, слышу я! – Чернов снова ухватил свою… тварь за шею, шепнул что-то на ухо. По-свойски так шепнул. И тварь перестала скалиться и месить снег хвостом. Кажется, даже огонь в ее глазах стал не таким ярким.

– Охренеть, – прошептал рядом Гальяно. – А я, как назло, не взял с собой камеру!

Дальше, после этих дурацких, но таких приятно обыденных слов все завертелось. Ник бросился к своему лютоволку, бесстрашно и бездумно принялся тормошить, осматривая рану. К нему подбежала Алисия. Ее лисица вертелась поблизости, но на благоразумном расстоянии.

Вероника осторожными шагами приближалась к Чернову и его… красноглазой зверюшке. Веселов устало опустился на снег, привалился спиной к ледяной глыбе, закрыл глаза. Мертвый медведь маячил где-то на окраине арены, не решался присоединиться к веселью.

А Эрхан с Тарой склонились над вторым медведем, тоже мертвым, но не призрачным. Эрхан ощупывал свалявшуюся, слипшуюся от крови шерсть, а Тара просто стояла, просто смотрела. Во взгляде ее было… Волков сказал бы, что отчаяние. Сказал бы, если бы у него было время подумать. Но времени не осталось. Зато было ощущение, что нужно торопиться. Им всем нужно спешить, уносить ноги.

К красноглазой зверюшке он приближался не без опаски, но, увидев насмешливый взгляд Чернова, плюнул на чувство самосохранения, подошел так близко, что мог коснуться серебристой шерсти.

– Классный у тебя зверь, – сказал Волков, поднимая с земли и разглядывая цепь.

– Что, даже твоего переплюнул? – Чернов гладил зверюшку по морде, а Волкову все думалось, что она может перемолоть его руки в труху одним лишь легким движением саблезубых челюстей. Но не перемалывала… щурилась и урчала. Почти по-кошачьи урчала. Прав был Гальяно, охренеть! – Познакомьтесь, это Сущь. Мой… – Чернов запнулся. – Короче, наш с Ниной… домашний питомец.

– Питомец, значит… – Волков кивнул, снял с плеча карабин. – Мне нужно отстрелить цепь. Ты придержи его, чтобы не бросился.

Домашний питомец Сущь глянул на него красным глазом. Волков был готов поклясться, что глянул с насмешкой и укором. Таки переплюнул его Чернов, что есть, то есть!

Выстрел показался оглушительным. Эхо рвануло вверх, к небу, а потом ринулось вниз, сметая с ледяных склонов котлована волны снега, словно одним-единственным выстрелом он вызвал искусственную лавину. А может, и вызвал.

Сущь даже ухом не повел. Он наблюдал, как Вероника нахлобучивает на голову Чернова невесть откуда взявшуюся шапку, а Волков разъединяет звенья цепи.

– У тебя рана, – сказала Вероника, косясь на Сущь.

– И не одна. – Чернов попытался усмехнуться. – А еще обморожение. Но ничего страшного, если ты об этом.

– Уверен?

Наверное, у него не было сил отвечать, поэтому он просто кивнул и прикрыл глаза.

Надо выбираться! Надо выбираться из этой дыры всем табором! Вместе со всеми домашними питомцами, живыми и мертвыми. Разобраться, что к чему, можно и на поверхности.

Увы, разбираться придется здесь и сейчас. Он понял это по тому, как насторожился, навострил уши Сущь, как вскинулся и завыл лютоволк, как испуганно затявкала полярная лиса, как вздыбилась и заискрила шерсть на холке Блэка.

А потом твердь под их ногами содрогнулась и пошла трещинами, из которых на поверхность снова начала проступать вода. Они уже видели такое раньше. На заброшенной военной базе видели. Но тогда им было куда отступать, а сейчас… А сейчас придется поторопиться!

– Надо уходить! – сказал Волков, отшвыривая цепь. – Эй, ребята, валим!

Они еще медлили. Наверное, оглушение от пережитого и увиденного проходило слишком медленно. Или это просто он, Волков, вдруг ускорился, начал ощущать все острее и ярче? Снова начал чуять опасность.

Сейчас опасность исходила не от красноглазого зверя и не от дохлого медведя. И даже не от твари, которую Ник называл Снежитью. Сейчас опасность исходила от человека…

Он выпрямился, огляделся. В его ускорившемся мире такими же быстрыми оставались только два человека. Две женщины.

Тара больше не стояла над растерзанным медведем. Она стояла над Веселовым. Она стояла, склонившись, точно в поклоне, сложив руки на груди в молитвенном каком-то жесте. А Веселов сидел с закрытыми глазами и серым, неживым лицом. Спасая Чернова, они совсем забыли, что помощь нужна еще одному члену их команды. Они забыли, а Тара не забыла. И Вероника тоже…