Снежная княгиня (СИ)

- Да-а… - прошамкала вторая старуха, привстав со своего бочонка и разглаживая руками выложенную на прилавке льняную рубаху. – Ещё только конец осени, а снег так и валит, так и валит… Поглядите, какие тучи понабежали! Ей-богу, через неделю снег уже перестанет таять и ляжет до весны.

- Чесночок, чесночок! Ароматный, ядреный! – громко проскрежетала первая старуха, заметив появившуюся у соседнего прилавка тучную, розовощекую бабу с закатанными по локоть рукавами серого шерстяного платья.

- На кой нам ваша мелочь? Свой чеснок хорош уродился, - ответила, обернувшись, баба.

- Ишь ты! – всплеснула руками старуха. – Да твоя-то мелочь, поди, с моей и в сравнение не идет! Ишь ты… Нашла мелочь, толстуха!

Но покупательница уже не слышала едкого замечания старухи, брошенного ей в спину, ибо успела переместиться к соседней лавке, где торговал жесткими, сморщенными булками хлеба пекарь.

- Ишь ты! – повторила старуха, взглянув на свою соседку. – Совсем стыд потеряли!

- Что правда, то правда, - вздохнула торговка рубахами, соскребая грязным, кривым ногтем пятнышко грязи со своего товара.

- А поговаривают, что к нам какая-то золотошвейка приехала, - сказала торговка чесноком.

- Что вы говорите, голубушка? Золотошвейка? Нет, не слыхала… - ответила соседка, плотнее запахивая полы своей телогрейки и устраиваясь на пузатом бочонке, точно курица на насесте.

- Да, говорят, приехала. Ух и противная, говорят, баба! – с задором выкрикнула старуха и, покряхтев, залезла на свой ящик. – Заявилась, говорят, в мастерскую к нашей Аннушке… Ну, знаете, на углу Кузнецкой и Тележной живет, которая? – только дождавшись кивка собеседницы, торговка продолжила. – Я ей ещё шерсть продаю. Так вот, заявилась к Аннушке и говорит, чего, мол, вы такой ширпотреб продаете? Неужто такую мерзость ещё покупает кто? А сама такая вся из себя модница: и чепчик с кружавчиками, и рукавчики с отворотиками, и юбка из крашеной шерсти, а пояс такой широкий атласный…

- Ух, и не говорите! Мерзкая баба, - фыркнула торговка платками. – И откуда только такие едут?

- Да уж известно откуда… - буркнула чесночница. – И ведь вся такая из себя модница-красавица, а говорят, вечерами к кузнецу бегает.

- К кузнецу? Это который хромой-то? – уточнила собеседница.

- Он самый, - подтвердила торговка чесноком.

- Ну-у… Он уже не одну девку попортил. И этой достанется, стало быть…

- Так и надо, - злобно буркнула старуха, выглядывая на улицу из-за чесночных голов. – Ой, глядите!

- Что такое? – встрепенулась торговка рубахами и, спрыгнув со своего насеста, подковыляла к прилавку, навалившись на него грудью. – Неужто этот приехал?

Высунувшись из своего закутка, старухи во все глаза всматривались в противоположный конец площади.

Опустив вниз голову, на которую был накинут промокший от сырого снега капюшон дорожного плаща, вдоль ряда с овощами на высоком сером жеребце ехал мужчина. На фоне гудящей площади он казался скорее ожившей печальной статуей, чем живым человеком. На его высоком, бледном лбе ясно выделялась тонкая морщинка, а густые брови были нахмурены, будто в задумчивости. Выдающиеся скулы, острый подбородок и тонкий прямой нос делали его похожим на человека благородных кровей, но широкие плечи и скромная одежда выдавали в нем едва ли не бедняка.

Остановив коня, всадник ловко спрыгнул из седла и откинул капюшон, встряхнув головой. Взяв лошадь под уздцы, он протиснулся к одному из прилавков и, перебросившись парой слов с продавцом, ткнул в кусок свежей говядины. Сговорившись в цене, мужчина стянул с одной руки перчатку из черной свиной кожи и, порывшись в подвешенном к поясу кошельке, выудил оттуда несколько монет. Коротко кивнув продавцу, он отправил завернутый в бумагу кусок мяса в спрятанную под плащом холщовую сумку и неторопливыми широкими шагами побрел к другому прилавку, вглядываясь в разложенные товары.

- А хорош ведь, мерзавец? – спросила одна старуха другую, искоса глядя на стройного всадника.

- А чего ему и не быть хорошим на денежки покойного князя? – спросила другая старуха.

- И то верно… - вздохнула торговка чесноком, не сводя глаз с осанистой, стройной фигуры всадника, медленно ступавшего по грязному, сырому месиву чистыми высокими сапогами.

Привлекший внимание кум мужчина остановился у прилавка зеленщика, перебирая пучки петрушки и укропа, стоявшие в плетеных корзинках. Выбрав пучок посвежее, он без лишних разговоров отсчитал зеленщице деньги и отправил петрушку в холщовый мешок, висевший у него на плече под плащом.

- Ишь, даже не торгуется! – буркнула чесночница, покачав головой.

- А что ему торговаться? – пожала плечами торговка рубашками. – Глядишь, гриву свою черную выпустил, глазюки бесовские так и горят, так и горят… Да наши бабы-то ему и задаром поди готовы отдать…

- А полюбовница-то его, поди, за кухарку держит? – глухо захихикала торговка чесноком, глядя на густые черные волосы и ясные карие глаза всадника.

- А чего бы и нет? – пожала плечами её собеседница. – Ой, глядите-глядите!