Снежная королева

— Ой, притвора! — рявкнул, не оборачиваясь, Кресс. Глаза его были закрыты, руки скрещены на груди. Он вернулся из госпиталя всего два дня назад.

— Кресс, ты хорошо себя чувствуешь? — Элси тронула его за плечо.

— Отлично, хозяйка! — Он ухмыльнулся. — Прощеньица просим, готовы слушать.

Она шутливо оттолкнула его и уселась поудобнее, недоуменно пожав плечами.

— Итак, родом я с Ондинеи, Мун. Это планета, которая, конечно же, удивила бы тебя еще больше, чем Харему, хотя уровень ее технического развития далеко не так высок. Женщинам в моей стране не очень-то разрешали...

— Запрещали! — снова вмешался Кресс.

— ...жить так, как они сами хотят, как ты, например, привыкла. — Голос Элси плыл, заглушая общий шум и разговоры, словно дымка, и в этой дымке перед Мун вставали иные миры и города с замками-пирамидами, памятниками древней теократической власти. Там женщин покупали и продавали, как товар; там в каждом доме была специальная «женская половина», подальше от мужчин, которые были женщинам не партнерами, а ревнивыми господами. Там жизнь каждой женщины тянулась точнехонько по узенькой глубокой колее, протоптанной множеством поколений; то была жизнь неполноценная, ущербная, но, безусловно, вполне предсказуемая.

Застенчивая девочка по имени Элсевиер, что означало «Покорность», шла по жизни тропой традиций, вечно закутанная в бесчисленные шарфы, скрывавшие ее человеческий облик от нескромных чужих взоров; она порой спотыкалась в глубокой колее ритуалов, но никогда не имела возможности увидеть свою жизнь как бы со стороны, задаться вопросом: а почему, собственно, эта жизнь такая? Пока в один прекрасный день на городской площади, где она собирала пожертвования на уход за святыми гробницами предков-покровителей, любопытство не взяло над ней верх и не втащило в толпу, слушавшую речи какого-то безумного инопланетянина о свободе и равенстве. Он нагло вещал прямо со ступеней замка великого Не'ехмана, а группа радикально настроенных местных юнцов совала в руки и карманы прохожим какие-то листки. Однако толпа постепенно распалялась, ее злили речи чужака; затем явилась безжалостная и хладнокровная полиция Святой Церкви и разогнала толпу; возникла паника; полицейские сунули всех, кого успели схватить, в черные фургоны и увезли.

Элсевиер сжалась в комок в уголке раскачивающегося фургона, битком набитого людьми. Она была перепугана, вся перепачкана, ее без конца касались чужие тела и руки, все ее шарфы порвались, и она плакала от страха перед неминуемой ссылкой или казнью. Но тут ее неожиданно подхватили чьи-то сильные руки, поставили на ноги и прислонили к стене. По-прежнему ничего не соображая, почти в истерике, она почувствовала вдруг, как мир вокруг нее расплывается и сама она расплывается вместе с ним...

— Только ради бога не вздумай падать в обморок! Я не могу поддерживать тебя вечно... — Последовала пощечина.

Острая боль точно ножом взрезала оболочку овладевшего ею ужаса. Она вздрогнула и открыла глаза, пытаясь получше разглядеть склонившееся к ней измученное, перепачканное кровью лицо того самого безумца инопланетянина, который и послужил причиной ее ареста... которого она с этой минуты полюбила на всю жизнь. Но в первый момент она была весьма далека от проявлений любви.

— Ну что? Как ты? — Он невольно застонал: кто-то ударил его локтем по почкам. Потом он уперся обеими руками в стену, закрывая ее собственным телом, словно щитом. Она только головой покачала. — Я что, больно тебе сделал? Я не хотел... — Он оторвал одну руку от стены и нежно коснулся ее обнаженной, открытой взору любого щеки. Она забилась, стараясь увернуться от его прикосновения и снова закутать голову изорванным шарфом. — Извини. — Он потупился, снова упершись обеими руками в стену, когда фургон на повороте сильно качнуло. — Ты ведь даже толком и не слышала, про что я говорил, верно? — Он горестно поморщился, вдруг показавшись Элси значительно старше ее самой. Она снова покачала головой и вытерла глаза. Он пробормотал что-то непонятное на своем языке и грустно прибавил:

— КейАр прав: я приношу больше вреда, чем пользы!.. Да не дрожи ты, тебя-то они не тронут. Как только доберемся до места, они тут же отсеют семена от плевел и отпустят тебя.

Она снова задрожала. Она слишком хорошо знала, какой репутацией пользуется церковная полиция. Глаза ее вновь наполнились слезами.

— Не реви. Пожалуйста, не надо. — Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. — Я не позволю им сделать тебе больно. — Это был уже совершеннейший абсурд, но она почему-то поверила ему — чтобы не захлебнуться в волнах ужаса. — Послушай, — он попытался сменить тему, — раз уж ты... здесь, может, хочешь послушать мою речь? Это, наверно, последняя такая возможность. — Капельки пота блестели у него на лбу, под курчавыми жесткими каштановыми волосами.