После ухода Вестова-старшего, я с трудом поднялась с кровати, чтобы пойти к Глебу. Смутная тревога не покидала меня, но я даже не успела спустить ноги с кровати, как, вошедшая в палату Оксана, начала отчитывать меня за мои «капризы».
— Еще чего выдумала! Куда собралась? — ругала она меня, пытаясь уложить обратно. — Все с твоим ненаглядным хорошо! Наши доктора свою работу знают. Ты сама еле ноги таскаешь, и туда же! Не думаешь о себе, так о маленьком подумай, — ворчала медсестра, снова подключая меня к системе. — Ох, девки — дуры! Вторая тоже лежит — рыдает.
— А с ней-то что? — я снова попыталась подскочить, забыв о собственных переживаниях, но тяжелая рука медсестры уложила меня обратно на подушку.
— Беременна она. Я ж говорю — дуреха! Радоваться надо, а она в слезы. Говорит — быть не может, это ошибка. Там только отец вне себя от радости, даже в обморок упал, когда врач отдавал указания, чтобы ее в палату положили и назначили терапию, — Оксана коротко рассмеялась.
— С ними все хорошо? — решила уточнить я, а мое сердце уже радостно билось. У папы будет ребенок! Вернее, у него и Светы.
— Беременность сложная, но мы и не таких выхаживали, — проговорила она. — И с женихом твоим все будет хорошо, а папке твоему сейчас Игорь Леонидович коньячку накатит грамм сто, и будет, как огурчик. Я тебя утром свожу к жениху, он как раз должен будет к тому времени прийти в себя. Но, — она предупреждающе выставила палец перед моим носом, — только после обхода. Согласна? — я только кивнула и слабо улыбнулась. — Ох, прибавили же вы мне работы, ну и семейка, — проворчала она, а потом вышла.
Проснулась я еще до восхода солнца, хоть и проспала всего несколько часов. Ко мне пришла совсем другая медсестра, задала несколько вопросов и измерила параметры. Записав все данные, сообщила, что скоро осмотр, и вышла. Спрашивать у нее об Оксане, я не стала, решив, что та после ночной смены ушла отдыхать. Поэтому я решила, что быстренько схожу до палаты Глеба, посмотрю на него и вернусь. Оксана мне еще вчера сказала номер палаты, и я решила сходить одна. Надела халат, что лежал на спинке стула, и вышла.
Быстренько, конечно, не вышло, потому что я едва переставляла ноги и медленно плелась по коридору. Сидящей на посту медсестре сказала, что хочу прогуляться по крылу и выйти на балкон, подышать воздухом. Она посмотрела на меня, как на невменяемую, но останавливать не стала. Только предупредила, что я должна вернуться к обходу. Я кивнула, соглашаясь.
У палаты Глеба я нерешительно замерла, боясь увидеть…. Да, я боялась увидеть ее пустой.
Я стояла и смотрела на застеленную кровать и открытые окна, через которые пробивались первые лучи солнца. Глаза застилали слезы, а внутри была гулкая пустота.
— Его еще вчера увезли. Отец… его отец решил, что в столице его быстрее поставят на ноги. Прости, я не смог вчера сказать тебе, — чей-то голос за спиной говорил что-то еще, о приказах «сверху», а я….
В глазах потемнело от боли, от осознания одной-единственной мысли — он знал! Знал, что увезет Глеба с собой, но пришел ночью, чтобы сказать… «поблагодарить»! Он специально не дал мне с ним встретиться, чтобы…. Не знаю, за что он так со мной?! Ненавижу! И не прощу!
— Даш, успокойся! — кто-то осторожно держал меня за руку, пока я пыталась судорожно сделать вдох, захлебываясь слезами и рыданиями. Внутри все горело, будто огнем, от не выплеснутой обиды, от унижения. Почему? Почему он так сделал? Я ведь даже не успела сказать Глебу, что мы станем родителями. И тут я поняла, что он и это знал, но намеренно увез Глеба, считая, что тот выполнил «долг» и я все равно скоро умру. Что ж, теперь понятно, его сложно винить, ведь он хотел, как лучше для своего ребенка. А мой ребенок… он останется только моим. Если Глеб не решит иначе.
Резкий окрик заставил меня вздрогнуть.
— Даша!
Я резко повернулась на зов. Пол под ногами качнулся, и я поняла, что медленно оседаю к чьим-то ногам. Меня подхватили под руки, не давая упасть.
— Дыши, Снежина, а то я не хочу, чтобы твое милое личико «поцеловало» кафельный пол, — насмешливо проговорил… Бердников, поддерживая меня за талию.
Влад смотрел в мое бледное лицо с какой-то необъяснимой тревогой, а я вдруг подумала, что он, оказывается, не так уж плох.
— Извини, Даша, но не думаю, что тебе ст
— Даша! Девочка моя! — папа прижимал меня к себе, ощупывая руки, плечи, словно, хотел убедиться, что это я, что со мной все хорошо.
— Папа, папочка! Родной мой!
Я рыдала на его плече, стискивая руками за шею, боялась, что он тоже неожиданно исчезнет. Его ладонь гладила меня по волосам, он что-то шептал мне на ухо, пытаясь успокоить, а я все плакала, орошая слезами его футболку. Как же я скучала по нему!