Снежная пантера

С тех пор Йен больше не брался за кисти. Данслафф Макрой не докучал ему вопросами о портрете дочери. Немало более важных дел было у шотландского лорда, и Йен был предоставлен сам себе. Он исследовал Гленку и лелеял в сердце призрачную надежду избавиться от страсти. Но Линн не отпускала его. Она мерещилась ему повсюду — и в зеркальных отражениях, и в тяжелых портьерных драпировках; он везде видел ее тонкий стремительный силуэт и слышал ее голос. Она приходила к нему ночами и дразнила его. Йен просыпался в холодном поту, с бьющимся сердцем, и судорожно крестился, надеясь обрести хоть какое-то успокоение.

Реальную Линн он практически не видел в те дни. В Гленку съехались главы всех кланов Хайленда, и она была так занята пирами, охотами и новыми поклонниками, что для позирования у нее не находилось ни одной свободной минутки. Никогда Йен не знал, что такое муки ревности, зато теперь он сполна испытал их, глядя, как мужчины в расшитых шелком и бархатом костюмах толпятся вокруг Линн.

Она принимала поклонение как должное, восторг заменял ей пищу, а любовь — вино. Другие женщины не существовали рядом с Линн Макрой. Их завистливые взгляды и злые языки пытались уничтожить прекрасную шотландку, но справиться с леди Линн было невозможно.

Йен видел ее насквозь — тщеславную, надменную, жестокую красавицу с куском льда вместо сердца, но не думать о ней он не мог. Он презирал себя за слабость и давал себе слово завтра же уйти из Гленку. Но наступало завтра, и леди Линн, словно догадываясь о его намерении, вдруг меняла тактику. Она больше не игнорировала Йена. Она расспрашивала его о делах и обещала очень скоро позировать для него. Порой Йен ловил на себе ее долгий изучающий взгляд, из-за которого сердце переставало биться в груди. Нет, леди Линн явно не собиралась просто так отпускать золотоволосого англичанина. Она играла с ним, и Йен, предчувствуя свою мрачную участь, покорно ждал, когда шотландка вздумает открыть свои карты…

— Значит, рисовать углем у тебя получается лучше, чем красками, — презрительно фыркнула леди Линн. — Тебе нужно раскрашивать горшки и продавать их. Тогда ты сможешь заработать много денег. Ты не художник, Йен-англичанин!

Йен все ниже и ниже опускал голову. Насмешливый голос Линн звенел в гулкой пустоте каменной комнаты, и Йен спрашивал себя, почему никто не услышит ее и не прибежит. Где ее поклонники, которые не отходят от нее ни на секунду? Почему никто не уведет ее из одинокой комнаты в заброшенной части замка, которую несчастный художник избрал своим пристанищем? Не годится дочери Данслаффа Макроя находиться ночью один на один с мужчиной!

— Я не могу вас рисовать, леди Линн, — тихо произнес Йен.

Она вскинула голову, словно норовистая кобылица.

— Чем же я так не угодила тебе, Йен-англичанин?

Йен молчал, завороженный игрой лунного света в блестящих волосах леди Линн. Никогда она не казалась ему столь красивой, как сейчас. Высеребренное луной платье плотно облегало ее тонкую фигуру, волосы вились по плечам, шалью окутывая девушку. Мысли, одна бредовее другой, проносились в голове Йена. Сейчас они совершенно одни… Леди Линн не пришла бы к нему ночью, если бы он был ей противен… Может быть, у него есть крошечный шанс покорить ее сердце? Пока ее аристократические поклонники высыпают вчерашний хмель на мягких постелях, он завоюет женщину, которую в балладах воспевают лучшие барды Хайленда…

— Почему ты молчишь? — воскликнула леди Линн в ярости. — Я приказываю — отвечай мне!

— Разве может рука смертного человека изобразить божественную красоту? — спросил Йен. — Моя кисть бессильна, чтобы нарисовать портрет дочери Данслаффа Макроя.

— Тогда уходи! Зачем ты живешь в Пленку?

Йен задрожал. Понимает ли она, чем для него является ее приказ?

— Это для меня страшнее смерти, — выдохнул художник.

— Страшнее смерти… — эхом повторила леди Линн и вдруг рассмеялась.

Йен зажмурился и закрыл уши руками. О, все понимает рыжеволосая стерва! И не из любви к нему она разыскала его убежище, а чтобы лишний раз унизить его, ранить его и без того кровоточащее сердце… Все плотнее прижимал Йен руки к ушам и не слышал, как Линн близко подошла к нему.

— Хватит прятаться, Йен-англичанин! — воскликнула она и, схватив Йена за руки, резко опустила их вниз.

Они замерли в полуобъятии, гипнотизируя друг друга взглядом. Знатная шотландская дама и бродячий художник — их разделяла сословная пропасть и расстояние в пару дюймов. Сердце Йена перестало биться. Он никогда еще не ощущал Линн так близко от себя. Аромат ее волос и кожи пьянил его и заставлял забыть о прошлом и будущем… Он больше не был Йеном-англичанином, художником, учеником Джозефа Гилгема. Он потерял себя, превратившись в пульсирующий комок плоти, охваченный страстным желанием обладать… Линн потянулась к нему, и рухнули последние барьеры, удерживавшие Йена на месте. Не думая о том, что будет завтра и как гордый Данслафф Макрой поступит с обидчиком его дочери, Йен стиснул Линн в объятиях и прильнул к ее губам.

8