— Теперь я понимаю, почему у моего сына был такой ожог, — сказала Маргарет Нолан, явившаяся к директору гимназии во главе делегации матерей. — Все видели, как этот мерзавец Картер жёг его сигаретой. Стив боялся мне рассказать, а теперь признался. Теперь, когда появились эти видения, наши дети больше не боятся прослыть ябедами. Зеркала всё рассказали за них, и подонки, которые, пользуясь вашим покровительством, издевались над малышами, теперь притихли. Я уверена: надумай они сводить счёты, их тут же разоблачат.
— Что значит «разоблачат», госпожа Нолан? — пытался возразить директор. — И что значит "все видели"? Эти картины — дьявольское наваждение. Кто ж такому верит?
— Дьявольское или не дьявольское, а всё сходится. Мы поговорили с детьми. Картины в зеркалах показывают то, что было на самом деле. То, о чём наши дети так долго молчали. Потому что боялись этих подонков, которые почему-то учатся здесь, хотя место им — в исправительной колонии. Если их ещё можно исправить! Вот почему моего старшего сына едва не убили! Он пытался защитить брата. Теперь я знаю, кто науськал этих головорезов главеров на моего Майка. Я это так не оставлю.
— Я тоже! — подхватила мать Джека Рэнсома. — Ральф едва не отравил моего мальчика. У Джекки такой слабый желудок. После того, как это негодяй накормил его мылом, он болел целую неделю. Так ведь мы ещё и понять ничего не могли. Джекки уверял, что съел кусок мыла на спор. А на самом деле… Вы даже не представляете, какая за всем этим кроется мерзость! Вы даже не представляете, к чему его принуждал этот юный подонок! Скажите спасибо, что сюда не пришёл мой муж. Еле отговорила… Боялась, что он просто придушит этого пасторского сынка, если случайно на него наткнётся.
— Мы радовались, что устроили своих детей в одну из лучших школ, — сказала госпожа Тимберлейн, мать первоклассника, который тоже натерпелся от компании Ральфа. — Мы платим за их обучение большие деньги, а оказывается, мы каждый день посылаем детей в ад. Что происходит в этой школе? Чему вы потворствуете? Да здесь же настоящий рассадник зла! Эти зеркала — не дьявольские. Я думаю, все эти чудеса творят святые угодники, чтобы защитить наших детей. Чтобы вывести на чистую воду малолетних преступников, если уж вы не хотите навести в своей школе порядок! Что здесь дьявольское, так это негодяи вроде Ральфа Джефферсона! Мы с мужем решили, что больше не будем ходить к пастору Коулу — ни на службы, ни на исповедь. Мы больше не желаем называть его святым отцом. Святой отец не вырастил бы сына, который ведёт себя, как дьявольское отродье!
— Но сударыни! — взмолился директор. — Вы уверены, что эти колдовские картины не лгут?
— Уверены! — твёрдо ответила Маргарет Нолан. — Мы сопоставили все факты. Эти картины всё расставили по своим местам. Прояснили всё то, что мы долгое время не могли понять. Я догадывалась, что что-то не так, но я и не представляла, до какой степени. И я не успокоюсь, пока здесь не наведут порядок. Богом клянусь, я это так не оставлю!
Подобных заявлений директор гимназии выслушал не один десяток. Большинство родителей, грозя публичным скандалом (а он уже назревал благодаря усилиям журналистов), требовали отправить Ральфа и кое-кого из его приятелей в колонию для малолетних преступников. Впрочем, щадя своих детей, которым пришлось бы давать в суде показания, возмущённые отцы и матери согласились с тем, что предложил директор. Было решено отправить Ральфа Джефферсона и нескольких его приятелей на обследование в клинику детской и подростковой психотерапии. Пастор Коул не возражал. Он понимал, что для его репутации это меньшее из зол. Пастор сделал всё, чтобы представить своего сына как жертву. Да, говорил он, в последнее время у мальчика действительно психика не в порядке, но разве у него одного? И чему тут удивляться? Гимназия давно уже во власти злых чар. Дети дьявола учатся вместе с детьми Адама и калечат их души.
На кого намекал пастор, поняли все. Больше ни один ученик 7-й гимназии не рисковал задираться к Илане Стивенс, а учителя… Илана больше не слышала от них ни одного замечания. Иногда ей казалось, что, вздумай она во время урока погулять по партам, ей и слова никто не скажет. Разумеется, гулять по партам она не собиралась. И вообще не собиралась самоутверждаться, демонстрируя неуважение к школьным порядкам. На уроках она по-прежнему позволяла себе одну единственную вольность — читать книгу или что-нибудь рисовать в то время, как другие трудятся над выполнением задания. Впрочем, к этому уже давно все привыкли — и учителя, и одноклассники. Илана Стивенс всегда справлялась с заданием намного раньше других и коротала оставшееся время, тихонько занимаясь своими делами.
Илану никто ни в чём не обвинял — любое обвинение выглядело бы голословным, но она знала, что об её причастности к недавним событиям догадываются многие. Её боялись, и ей это льстило.