Снежная роза

Летти бросает взгляд на свой старый дом. Наверное, я никогда сюда не вернусь. Она ощущает смесь сожаления и возбуждения. Фигура сестры темным силуэтом вырисовывается на фоне дома. Видно, что живот у нее большой и она держит на нем одну руку. Прощай, Арабелла. Надеюсь, ты будешь счастлива.

Сесили принимает Летти на ферме «Высокий холм» с таким теплом, на которое могла бы рассчитывать блудная дочь. Воплощение заботливости, она укладывает Летти в постель с чашкой говяжьего бульона и большой каменной бутылью с горячей водой.

— Я рада, что ты образумилась. Если бы только Арабелла смогла тоже взяться за ум! — рассудительно говорит Сесили, когда следующим днем они сидят в холодном салоне фермерского дома.

Врач осмотрел Летти и объявил здоровой, но она очень устала, и у нее болит в груди. Большую часть пути до фермы они прошли пешком, а потом их подвез проезжавший мимо автомобиль, так что до места назначения они добрались поздно. Утром Артур отправился в полицейский участок, чтобы сообщить о событиях прошлого вечера, а потом поехал на поезде в Лондон, чтобы посетить редакцию газеты, с которой сотрудничал.

— Она никогда этого не сделает, — говорит Летти. — Она твердо решила.

Сесили молчит. Горничная приносит им чай и тосты с анчоусами. Тосты выглядят остывшими и неаппетитными, паста из анчоусов намазана совсем тонким слоем. Летти пробует чай, он водянистый. Внезапно ее охватывает тоска по дому, по теплу сообщества, по тамошнему комфорту и вкусной, никогда не кончающейся еде. Жизнь вне дома, понимает она, будет много труднее той, к которой она привыкла. Будут вызовы, которых она еще не сознает, столкновения с более существенными проблемами, чем плохой тост и отвратительный чай.

Это цена, которую надо платить за независимость и свободу.

Когда горничная уходит, Сесили протяжно вздыхает и говорит:

— Не могу поверить, что она неисправима.

— Она тверда, — отзывается Летти. — Мы говорили об этом. Я полагаю, в душе она знает, что Возлюбленный — извини, преподобный Филлипс — пустое место, однако привыкла опираться на свою веру в него. Это придает ее жизни смысл, который она искала. Подобным образом некоторые помешаны на политике, или на искусстве, или на чем угодно.

— Политику я могла бы принять, — с горечью говорит Сесили. — По крайней мере, тогда мы сохранили бы наше наследство.

— У тебя по-прежнему есть свои деньги, — замечает Летти. — А дом всегда принадлежал Арабелле.

Сесили снова вздыхает:

— Это так. Но она была — и есть — явно не в своем уме. Мне все равно, что сказал судья. По справедливости, Хэнторп следовало отобрать у нее до того, как она подарила его этому маньяку и его дурацкой женской стае.

Сесили делает глоток чая. Она смотрит поверх фарфоровой чашки на Летти и, когда возвращает чашку на блюдце, спрашивает:

— И все это было правдой? Те скандальные истории о том, что творится в доме? Я знаю, он делал всякие гадости, да еще и на людях. Все мы слышали, как он выбирал себе жен на неделю и сочетал браком кого попало с кем попало.

— Не совсем так, — отвечает Летти. — На людях ничего не делалось, а браки должны были быть исключительно духовными. Однако подозреваю, что это был способ удерживать паству и гарантировать себе финансовую поддержку. Он сочетал браками только богатых.

— Исключительно духовными! — издевательски говорит Сесили. — Поэтому Арабелла и забеременела! — Она чинно вздыхает. — Какая распущенность! Полагаю, у нас по-прежнему есть возможность доказать, что она не в своем уме, если только мы сможем извлечь ее оттуда. Эдвард думает так же.

— Это означает похитить ее, как ты когда-то пыталась? — Летти качает головой. — Пусть будет как есть, Сесили. Прошу тебя. Если она и безумная, пусть счастливо живет у себя, а не гниет в сумасшедшем доме.

— Но если ее признают недееспособной, то дом достанется нам с тобой! Разве тебе не хотелось бы этого?

— Тебе надо перестать томиться по этому дому. Это только делает тебя несчастной. Твой теперешний дом очень милый, наполни его детьми и сделай родным. — Летти ставит свою чашку. — Давай держаться подальше от того дома. Он принесет тебе только неприятности. У нас обеих более чем достаточно денег, чтобы жить в комфорте.

Сесили поджимает губы и снова тяжко вздыхает. Следует пауза, а потом она смотрит на Летти с вызовом:

— А ты… разве ты не была вовлечена в один из этих духовных браков? Думаю, Филлипсу очень хотелось удерживать тебя в общине, учитывая твой доход. — Ее брови поднимаются выше, когда она видит, что Летти краснеет. — Ага, понимаю. Была. Так, давай я угадаю. — Она улыбается. — Артур?

Летти заливается краской еще сильнее и кивает.

— И не такой уж духовный, каким предполагался…

— Артур всегда был истинным джентльменом! — взрывается Летти, возмущенная инсинуацией. — Оба мы знали, что это не настоящий брак!

Сесили быстро отступает: