Снежная страна

Судя по вчерашнему разговору с начальником станции и по горным хакама, Йоко была уроженкой здешних мест. Но было в ней какое-то особое очарование. Возможно, из-за своеобразия ее наряда: из-за пояса бумажных горных хакама в бледно-коричневую и черную широкую полоску наполовину выглядывало яркое оби, и все это в сочетании с длинными рукавами муслинового кимоно переливалось и играло. По бокам хакама, от колен до пояса, были прорези, поэтому они округло и изящно вздувались на бедрах, хотя в жесткой бумажной ткани чувствовалась неподатливость. Почему-то от всего ее костюма веяло покоем и тишиной.

Но Йоко ни на секунду не задержалась, быстро прошла через переднюю, бросив на Симамуру один-единственный пронзительный взгляд.

Выйдя наружу, Симамура никак не мог отделаться от ощущения, что взгляд Йоко, холодный, как далекий свет, все еще мерцает на его лице. И он вспомнил свой восторг тогда, в поезде, когда отраженный в стекле глаз Йоко совместился с дальним огоньком в поле и ее зрачок вспыхнул и стал невыразимо прекрасным. Должно быть, увидев сейчас Йоко, он вспомнил свое тогдашнее впечатление, а оно в свою очередь вызвало в памяти яркие щеки Комако, пылавшие в зеркале на фоне снега.

Симамура ускорил шаг. Несмотря на свои полноватые ноги, Симамура любил лазить по горам и всегда незаметно ускорял шаг, если на горизонте маячили горы. Ему, легко впадавшему в блаженное состояние, сейчас не верилось, что оба зеркала — и отражавшее вечерний пейзаж, и зеркало в то снежное утро — были обычными стеклами, созданными рукой человека. Для него они были частью природы и в то же время каким-то далеким миром.

Даже комната Комако, откуда он только что вышел, начала ему казаться такой же далекой. Это удивило Симамуру. Он поднялся на вершину холма. Здесь ему встретилась массажистка. Он бросился к ней, словно в этой женщине было его единственное спасение.

— Нельзя ли вас попросить сделать мне массаж?

— Даже и не знаю… Который теперь час?..

Массажистка, взяв палку под мышку, вытащила из-за оби карманные часы с крышкой и кончиками пальцев ощупала циферблат.

— Два часа тридцать пять минут. В половине четвертого мне надо быть довольно далеко отсюда, за станцией. Впрочем, ничего не случится, если опоздаю немного.

— Удивительно, как вы узнаете время по часам!

— А они у меня без стекла.

— И вы на ощупь разбираете цифры?

— Нет, цифр разобрать не могу…

Она опять вытащила часы, открыла крышку и показала Симамуре основные цифры циферблата, нажимая кончиком пальца на нужные места: вот тут двенадцать, тут шесть, между ними — три…

— Я потом уже высчитываю. Минута в минуту не получается, конечно, но больше чем на две минуты еще ни разу не ошибалась.

— Интересно… А по крутым дорогам как же вы ходите? Ноги не скользят?

— Если дождь, дочь за мной приходит. А вечером я сюда не взбираюсь, только в деревне работаю. И надо же, горничные в гостинице болтают, что будто муж меня не пускает!

— А дети у вас уже большие?

— Да, старшей девочке тринадцать исполнилось.

Разговаривая, они пришли в номер Симамуры. Некоторое время она массировала молча. Потом, задумчиво повернув голову в сторону далеких звуков сямисэна, сказала:

— Кто же это играет…

— Неужели по одному звучанию сямисэна вы можете угадать, кто из гейш играет?

— Бывает, и узнаю, бывает, и нет, смотря кто играет… А вы, господин, в завидном достатке живете, тело у вас мягкое, нежное.

— Нет, значит, жира?

— Есть кое-где. На шее вот… Вы как раз в меру полный, но сакэ, вижу, не употребляете.

— Удивительно, как вы все угадываете!

— А у меня трое клиентов с точно такой же фигурой, как у вас.

— Ну, фигура у меня довольно-таки заурядная.

— Не знаю уж почему, только если человек совсем не употребляет сакэ, не бывает он по-настоящему веселый, и в памяти ничего хорошего не остается…

— Должно быть, муж у вас любит выпить?

— И не говорите! Много пьет, не знаю, что и делать.

— Кто же играет-то? Неважно звучит сямисэн.

— Верно…

— А вы сами играете?

— Играю. С девяти лет обучалась. А теперь, лет пятнадцать уже, как обзавелась мужем, и в руки не беру.

Должно быть, слепые выглядят моложе своего возраста, подумал Симамура.

— Когда с детства обучаются, хорошо играют.

— Да… Но руки у меня сейчас уже не те — только для массажа и хороши. А вот слух… Открыт он у меня к музыке. Иногда, как сейчас, слушаю я сямисэн и злиться начинаю. Верно, себя вспоминаю, какой я когда-то была… — Она опять склонила голову набок. — Фуми-тян, что ли играет? Фуми-тян из «Идзуцуя»… Лучше всего угадываешь самых хороших и самых плохих.

— А есть здесь такие, которые хорошо играют?

— Есть. Вот одна девочка, Кома-тян ее зовут, годами еще молодая, а уже играет как настоящий музыкант.

— Гм…

— Вы не знакомы с ней?.. Играет хорошо, только вот попала в эту горную глушь…

— Нет, я с ней не знаком. Но вчера ночью я приехал в одном поезде с сыном учительницы танцев и…

— Ну как, поправился он, здоровым вернулся?

— Не похоже что-то.

— Да? Говорят, эта самая Комако нынешним летом из-за него в гейши пошла, чтобы посылать ему в больницу деньги на лечение. Что же это он приехал?

— А кто она, эта… Комако?