– Небось смотрит она на вас и думает: какое жалкое зрелище!
– Я вот написала записку и дала ей, отнеси, говорю… Воды хочу! Дай воды!.. А какая из женщин жалкая, не узнаешь, пока ее не уговоришь. Скажи, я пьяная?
Она посмотрелась в зеркало, чуть не упала, еле удержалась, схватившись за края трюмо. И ушла. Величественной походкой. С гордо развевающимся подолом кимоно.
Внезапно наступила тишина, издали доносился лишь звон посуды. Банкет, по-видимому, кончился. Симамура думал, что Комако, поддавшись уговорам клиентов, перекочевала в другую гостиницу продолжать веселье. Но тут снова появилась Йоко и подала от нее записку, скрученную жгутом.
«Отказалась от горной гостиницы “Сан-пукан”, иду в номер “Слива”, на обратном пути загляну. Спокойной ночи».
Симамура, немного смутившись, усмехнулся.
– Благодарю вас!.. Простите, вы тут помогаете прислуживать за столом?
– Да. – Йоко кивнула, быстро взглянув на него своими пронзительными, красивыми глазами.
Симамура почему-то совсем смутился.
Девушка, которую он часто видел и которой каждый раз восхищался, сейчас сидела перед ним совершенно просто и естественно. Он почувствовал странную тревогу. Слишком уж серьезной она была, настолько серьезной, словно находилась в центре каких-то чрезвычайных событий.
– Вы кажетесь очень занятой…
– Да, очень. Хотя вообще-то я ничего не умею.
– Я все время вас встречаю. Так уж получается… Вот и тогда в поезде… Помните, вы ехали сюда, везли больного, ухаживали за ним? И тогда же, в поезде, просили начальника станции присмотреть за младшим братом. Помните?
– Помню.
– Говорят, перед сном вы поете в бассейне?
– О, как стыдно… Как нехорошо!..
Ее голос был поразительно прекрасным.
– Мне кажется, я о вас знаю абсолютно все.
– Да?.. Вам Кома-тян рассказывала?
– Нет, она мне ничего не рассказывала. Она вообще избегает говорить о вас.
– Неужели? – Йоко повернула голову в сторону. – Кома-тян хорошая, но несчастная. Пожалуйста, не обижайте ее!
Она произнесла это скороговоркой, под конец голос у нее задрожал.
– Но я же ничего не могу для нее сделать…
Казалось, сейчас она начнет дрожать всем телом.
Отводя взгляд от ее ослепительного лица, словно надвигавшегося на него, Симамура сказал:
– Может, для нее даже лучше будет, если я поскорее вернусь в Токио.
– Я тоже собираюсь в Токио.
– Когда?
– Мне безразлично когда.
– Может быть, если вы хотите, конечно, поедем вместе?
– Да, прошу вас, поедем вместе…
Йоко сказала это как бы между прочим, но так серьезно, что Симамура поразился.
– С удовольствием. А ваша семья не будет против?
– Какая у меня семья? Один младший брат, который на железной дороге служит. Я могу поступать как хочу.
– А в Токио у вас есть что-нибудь на примете?
– Нет.
– Это она вам посоветовала ехать?
– Вы Кома-тян имеете в виду? Нет, с ней я не советовалась и никогда не стану советоваться. Противная она…
Йоко, должно быть, разволновалась, взглянула на Симамуру увлажненными глазами, и он почувствовал к ней непонятное влечение. Но от этого влечения словно лишь воспламенилась его страсть к Комако. Ему показалось, что его поездка в Токио с какой-то неизвестной девчонкой будет страстным искуплением вины перед Комако и в то же время жестоким наказанием.
– А вы не боитесь ехать вдвоем с мужчиной?
– Почему я должна бояться?
– Ну, сами посудите – опасно ведь, если у вас в Токио нет никакого пристанища и вы даже не знаете, что там будете делать.
– Ничего, одинокая женщина всегда как-нибудь устроится, – сказала Йоко, и ее прекрасный голос как бы оттенил конец фразы. – Может быть, вы возьмете меня к себе прислугой?
– Да что вы! Неужели вы хотите стать прислугой?
– Вообще-то не очень хочу.
– А кем вы работали, когда жили в Токио?
– Сестрой милосердия.
– В больнице или в каком-нибудь медицинском институте?
– Нет, просто сестрой милосердия. Так мне хотелось…
Симамура вновь вспомнил поезд и Йоко, ухаживавшую за сыном учительницы. Он улыбнулся – очевидно, это было своеобразным воплощением ее мечты.
– Вам хотелось бы учиться на сестру милосердия?
– Нет, я не буду больше сестрой милосердия.
– Но нельзя же быть такой… совсем без стержня!
– Ой, что вы говорите! Какие еще стержни!..
Йоко рассмеялась, словно отметая от себя какое-то обвинение.
Ее смех мог бы показаться глупым, не будь он таким звеняще-прозрачным. Этот смех лишь слегка коснулся сердца Симамуры, никак его не растревожив.
– Не понимаю, над чем вы смеетесь?
– Но ведь я же ухаживала только за одним больным!
– Как?
– Больше я ни за кем не смогу ухаживать…
– Ах так… вот оно что… – тихо сказал Симамура, словно оглушенный внезапным ударом. – А сейчас… говорят, вы каждый день ходите туда… где гречишное поле… на могилу…
– Да, это правда.
– И вы думаете, что… в дальнейшем вы уже ни за одним больным не станете ухаживать?.. И ни на какую другую могилу ходить не будете?
– Думаю, что не буду.
– Как же вы тогда можете бросить эту могилу и уехать в Токио?!
– О господи!.. Прошу вас, возьмите меня с собой в Токио!
– Комако говорила, что вы ревнивая. Но разве он… тот… не был женихом Комако?
– Юкио-сан? Неправда! Неправда все это!
– Почему же вы тогда ненавидите Комако?