Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке

Найдан принес чай и стакан крепчайшей, дурно пахнущей водки-рашки. Он был очень стар, но его волосы не поседели, он связывал черные пряди тугим узлом. Он слишком давно жил в горах, думая о жизни и смерти, чтобы отнестись ко мне и к моим проблемам с должным вниманием. Его страх перед потерями не имел ничего общего с моим. В этом мире для него все находилось в вечной смене форм, которым сопутствовали свои волнения и страдания. Колесо жизни… Он хотел уйти от этого колеса, и потому и жил тут один, отрешенный от всех наших мелких забот… Жалобы и тревоги бессмысленны, читал я на лице найдана, прими жизнь, какой она есть… И я пил чай и с тоской думал о том, что никогда не смогу повторить путь в горы.

Мне хотелось поделиться с отшельником этими мыслями, но пол под нами качнулся, посуда задребезжала, и старик, воздев руки к небу, запричитал: «Гиббозех! Гиббозех! Перестань!», умоляя подводного гиганта, который, по его понятиям, держал на плечах Землю, обращаться осторожнее с хрупкой священной ношей.

Когда все успокоилось, найдан посмотрел на меня… Нет, я напрасно думал, что он равнодушен. Он понимал мои чувства и тихо заговорил на невнятном непали.

— Рай, — говорил он. — Только попав туда, странник, ты приобрел бы блаженную способность явиться в мир всего один раз, как великие мудрецы, и тем достигнуть нирваны… Почва рая, запомни, из рассыпанных кораллов, лазурита, хрусталя, и она плодородна. Пыль не пылит там, а предметов неприятных на вид нет вообще. Там все прекрасно и ничего не найдешь неприятного, такого, что не было бы поучительно для ума и радостно для сердца. Там нет мрака, ибо там постоянно блистает свет будды Абиды. Над водой летают разные птицы, которые только по цвету и голосу похожи на наших… Там нет грубиянов, лжецов, умножающих зло и вред. Там называют друг друга словами «милый» и «друг» Все обитатели там обладают свойством помнить прежние деяния и знать мысли других, благодаря чему они знают все дела и мысли существ всех миров…

Я слушал его и думал — нет, найдан, меня нельзя обратить в эту веру. Я видел войны и видел радость, я видел нищих людей и колоссальные богатства. Я всегда хотел рая на земле, я не хочу в рай, где птицы только голосами и цветом напоминают наших… Глаза слипались. Я чувствовал страшную усталость, и найдан произнес:

— Теперь время спать. Но перед сном давай преклоним колени и возблагодарим всемогущего за его благодеяния.

Я жалел старика, но теперь притворился, что не понимаю его непали, и когда найдан разочарованно удалился, бросил на пол мешок…

8

Глубокой ночью меня разбудил крик кукушки. Совсем рядом, невидимая; она выкрикивала странные сочетания, похожие на английское «брейнфивер» — воспаление мозга.

«Брейнфивер! — орала она. — Брейнфивер!»

Я со страхом ждал в лунной ночи следующего крика, боясь, что легкие у птицы не выдержат: с таким надрывом она кричала свою безумную фразу. Спать я уже не мог и, тихо встав, вытащил ледоруб, пистолет и запас галет и кофе.

Проходя мимо каменной кельи, я заглянул в окно и увидел найдана. Он сидел на соломенной подстилке, перебирая четки, а на божнице перед ним стояли крошечные фигурки будд. Там был Шакьямуни, со своей нищенской чашей в руках, грядущий будда Майдари, весь красный, как цветок мака, будда Арьябало, одиннадцатиголовый и многорукий, Бодхисаттва Манжушри с книгой и лотосом, и много других будд, мне неизвестных. Все они были раздеты до пояса и сидели с поджатыми под себя ногами, потупив глаза, не желая вслушиваться в молитвы и плачи. И осторожно, ничем не нарушив тишину, я двинулся снова в горы.

9

Шагах в ста от меня появились два больших тибетских волка и скачками бросились вверх по склону. Я видел, как они добрались до вершины гребня и долго бежали на фоне утреннего неба, упорно перепрыгивая с камня на камень…

Я шел, открывая чудеса — то крошечную долинку странных скал, с которых, как коричневые грибы, свешивались осиные гнезда, то изящную аметистово-голубую примулу с желтым пятнышком посредине, уместившуюся в сыром мху, как в гнезде…

Грозная панорама горных цепей и пиков окружала меня, а совсем близко — казалось, я могу добросить до нее камнем — возвышалась стена льдов, наверху которой может и была родина йети… Стена походила на пилу, подножье усеяно фирном, и ноги завязали в нем, как в трясине. Я карабкался по обросшим густым инеем камням, соскальзывал с неустойчивых валунов и все-таки не останавливался.

Наконец, я вышел на ледник, и черное озеро, берега которого запорошило снегом, легло предо мной. Я ожидал, что скалы после шквалов будут голы, но они уже обросли козырьками снежных наддувов. Было холодно, и воду у берегов схватило корочкой льда. Я обошел берег и нашел смерзшуюся покоробленную палатку. Она была пуста, но я нигде не мог отыскать следов йети, того, крупного, который мог вернуться и забрать погибшего соплеменника…

Шероховатая поверхность скал обжигала пальцы, крошки льда алмазно поблескивали, и я медленно полз по скалам, думая о последней возможности — убить йети.