Снежные обозы

Часовенька в березах,
Ты в мыслях у меня.
Чернее ночи грозы
Прошли, огнем звеня,
Над малой моей родиной,
Над хутором моим
В расстроенные годы —
Остался только дым
Горчащего неверья
В благой порыв людей.
Погублены деревья,
Хожу я среди пней.
Срубил бы я часовенку,
Да поздно уж. Она
Пребудет вещим словом.
Так Богом воздана.

«– Есть в России президент…»

– Есть в России президент,
Газа вволю и железа.
Полицейским назван мент,
Тоже здорово и лестно!
А вокруг поля, цветы,
Кружева туманов ранних!
Что ж ты прячешься в кусты?

– Я смертельно в сердце ранен!

Что за пуля – невдомек.
Кто стрелял? Я чую кожей…
Роковой настанет срок —
И тебя, братан, уложат.

Потому что президент,

Газ сибирский и железо,
Полицейский (бывший мент).
Им с тобой неинтересно!

«Такая мода не прошла…»

Такая мода не прошла
Со времен Петра. Все так же
Мирским погублена душа —
Порочной гнусной блажью.

Откуда и зачем она

С оттенком гнойной гнили?
Не Бога ль самого вина?
Иль Люцефера? Или?..

Сказать нельзя наверняка,

Хоть стань к расстрельной стенке!
Мужик-поэт на мужика —
Поэта пялит зенки…

Тут третья лишняя, поди,

С волшебным нимбом Муза.
О, как о них ты не суди,
Пребудут с оным грузом

До истеченья лет земных,

До часа рокового.
О них… про них никчемный стих,
А надо б никакого.

Вечерняя песня гастарбайтера

Я долго думал, как мне лучше
Картину эту передать.
Запал мне в память этот случай,
Он долго будет волновать.
Другой, возможно б, не заметил,
Душою чуткою не внял.
Чу! То ли где-то плачет ветер,
Он словно что-то потерял.
В вечернем сумраке услышал —
Пел человек. Он шел и пел,
То средним голосом, то тише.
Поведать миру он хотел,
Что очень холодно, тоскливо
Его растерянной душе,
А быть надеялся счастливым
И восседал бы на плече
Друг-сокол… Песня удалялась,
С ней незнакомый мне казах.
И только ветра грусть осталась —
Он все еще блуждал в лугах.

«Пьянка до пьянки. Кулак. Синяки…»

Пьянка до пьянки. Кулак. Синяки.
«Русь!..» – ошалело орут мужики.

И сотрясаются избы окрест.

Новый в степи появляется крест.

Птицы на нем отдыхают порой,

А глубоко похоронен «герой».

Тоже орал до надрыва он: «Русь!..»

Русь… да она ведь не пиво, не груздь.

Не кулаки, на лице синяки.

Это не знают в Руси мужики!

Клич: «По последней, Ванюшка, налей!»

Кладбище – город открытых дверей.

Пробудились машины