Снежные псы

Так что я не люблю мишек. Они просто сволочи. И воняют сильно. Издали еще ничего, на морозе не слышно, а метров с двух просто невыносимо. Оно и понятно, они же никогда не моются. Чтобы обработать шкуру медведя, надо ее целый месяц вымачивать в особой жидкости. И вообще… Да ну их, через двести лет все равно вымрут. А я не вымру. Я буду жить.

Мы двигались по улице Гагарина. Перец торопился. Правильно торопился — ракеты взорвались возле ангара, я сразу догадался. Ракеты и шумовые гранаты. И сирена завыла. Что могло означать только одно — в таинственный ангар кто-то лезет. Я уже думал об этом — наверняка Перец понаставил там всяких ловушек да растяжек, а то и противопехотных мин понавтыкал, чтобы никто не пробрался. Чтобы я не пробрался. Да вот только кто-то кроме меня просунулся.

И я даже подозреваю кто.

Она. Рыжая. Лара.

Тем лучше. Быстрее все узнаем. Не, может, конечно, тупой медведь туда попер с голодухи. Это запросто.

А может, и не медведь.

Перец спешил. Даже тулуп свой черный сбросил, чтобы бегу не мешал. Я не стал сбрасывать — еще замерзну раньше времени. А моя жизнь слишком ценна, чтобы вот так вот взять и помереть. Я уже целую кучу раз помирал. Надоело. И вообще я человек больной — рука отваливается просто, я даже бинт не разматываю, чтобы не пугаться.

Мы пробежали по улице Гагарина, затем миновали Ленинградскую, потом свернули во дворы. Стало легче, потому что под гору. Ангар располагался сразу за стадионом, в глухом местечке. Там еще аэропорт, самолеты дохлые. Хотя тут все местечки глухие. Но это еще глуше и мрачнее. Я сюда всего один раз забрел, и мне совершенно не понравилось. Видимо, раньше здесь были собачьи питомники — много клеток и заборов. В клетках собаки. Мертвые. Вернее, мерзлые. Стоят, смотрят. Неприятно. Но как раз подходящее для теневой деятельности местечко, наверное, не зря его Перец выбрал.

Тытырин и этот, спасенный мерзлотник, чуть подотстали. Я иногда оглядывался, чтобы не возникло у них искушения завернуть куда. Хотя после рандеву с белым медведем у них такое желание вряд ли возникло бы. Литераторы не самоубийцы. Ну, современные литераторы, во всяком случае.

Когда мы наполовину обогнули стадион, Перец снизил обороты и подал знак, чтобы мы не спешили, а шагали осторожно. Обогнули стадион окончательно и увидели ангар, а вокруг собачьи сарайчики. Я лично сарайчики всякие не люблю. Последний раз, когда углубился в подобную архитектуру, дело кончилось стрельбой из разных видов оружия. Но на сей раз стрельбы не случилось. Перец, как в кино, подал знак пальцами, только я не понял, что за знак странный. А Тытырин вот понял — опустился на пузо и пополз. Перец и сам пополз. И трубач. Мне тоже ничего другого не оставалось.

Мы проскребли животами через несколько клеток с замороженными собаками. Не скажу, чтобы это было приятно, хотя необычно и, конечно, обогатило мой опыт. Мороженые овчарки — странное зрелище. А вот в последней клетке была здоровенная южнорусская. Никогда не видел таких огромнейших псов. Перец на всякий случай потыкал его пальцем, подал нам сигнал, и мы все дружно укрылись за ней. Все вчетвером.

Вид из-за собаки открывался вполне нормальный. Ворота ангара. Закрытые. Ну, и перед воротами. Все, что надо.

Конечно, это был не медведь. Это была она. Ну, Лара. В довольно растрепанном виде. Видимо, шумовая граната ее все-таки зацепила. Она пыталась в данный момент разобраться в замке, но у нее ничего не получалось.

— Вот недотепа, — негромко сказал Перец. — Замок-то муляжный, а она его открыть пытается…

— Может, подойдем? — кивнул я в сторону Лары. — А то там еще что-нибудь взорвется…

— Подождем, — удержал меня Перец. — Мне интересно.

Он быстренько скосился на нашего нового товарища. Но тот вел себя спокойно, смотрел с надлежащим непониманием на лице. Может, он и на самом деле не шпион, а этнограф? Или этнолог. Исследователь жизни. У нас тут всякое случается…

Я вдруг подумал, что назвал здешние пространства «у нас». Надо же, для меня все окружающее уже «у нас». А что, собственно? Про те места, где я пребывал раньше, мне никогда не хотелось сказать «у нас».

Так вот, случилось со мной странное… не могу сказать откровение, но что-то близкое к тому. Да, лежа под дохлой замерзшей собакой, совершенно неожиданно я вдруг осознал, что это мой мир. Именно мой. Что тут я могу делать все, что мне нравится. А другой мир, за неведомой непроницаемой границей, вовсе не мой. Мир многих. Или немногих. Но не мой.

И я понял сейчас: мне совсем не по душе, что в мой мир лезут посторонние. Я про Ван Холла, разумеется. Но, с другой стороны, я и Перца перестал понимать. Правда, не очень-то понимал, а теперь так вообще…

Не, ясно, что Лариска приперлась сюда за своим горыном. За тем, которого мы сперли. И понятно, что Перец горына не хочет отдавать. Почему они не могут договориться? Такие милые, блин, ребята… Как сказала бы моя неизвестная бабушка — «такая красивая пара».

Может, потому и не ладят. Голубки, одно слово.

— Смотри, как старается, — прошептал Перец. — Упертая, как бревно…