Снежные псы

Гобзиков определил направление и углубился в снега. Шагал, вдавливая ноги, наклоняясь по-бурлачьи вперед. Заболели плечи и ноги, Гобзиков остановился и оглянулся. Город растаял. Иногда выныривали из белого тумана серые тени, но Гобзиков не мог определить, на самом деле это тени или ему просто кажется.

Он продолжал шагать еще час, но останавливался уже гораздо чаще. Неприятно болело в левом боку, боль распространялась в спину и вниз, в ногу. Гобзиков испугался, что внутри что-нибудь порвется, и решил отдохнуть.

Остановился и проверил Лару. Лара была теплая, живая, дышала ровно. Гобзиков посидел в снегу, пока не почувствовал, как заныли от мороза пальцы на ногах. Тогда он встал и попробовал отправиться дальше, однако не получилось — в спину стрельнуло, и Гобзиков замер, боясь пошевелиться. Постоял так некоторое время в полусогнутом состоянии, потом осторожно выпрямился. В спине что-то хрустело, Гобзиков понял, что застудил ее.

Теперь он двигался следующим образом — уходил вперед на несколько шагов, затем подтягивал Лару к себе, потом снова отходил, ну и так далее. Скорость упала, энергозатраты возросли. Гобзиков уже полз.

Вдруг он услышал свист. Огляделся, но ничего, кроме снега, не увидел. Подумал, что свистит у него в ушах, но свист был какой-то неродной, в ушах просто не могло так свистеть. Тогда Гобзиков прислушался, повернув по ветру ухо. Свистел явно Кипчак, лихо, беззаботно и молодецки свистеть в мороз могут, наверное, только гномы.

Гобзиков хотел свистнуть в ответ, но не получилось — губы были неживые и никак не складывались в нужную комбинацию. Он вспомнил про трубу и пожалел, что оставил ее, сейчас бы труба пригодилась…

Гобзиков стал кричать, но крик через снег пробивался плохо. Поорал несколько минут, и горло село. И он замолчал и просто пополз вперед, стараясь держаться нужного направления. Ноги почти не двигались, пальцы на правой руке не разжимались, но Гобзиков полз и полз. Думая о Кипчаке, о воздухолете, стараясь, чтобы думы перешли в реальность…

Из снега выступил маленький сугроб, который при непосредственном рассмотрении оказался Кипчаком. Гном оглядел Гобзикова, пощупал пульс у Лары.

— Все живы, — сказал он удовлетворенно. — Вот и хорошо. А где дракон?

Гобзиков молча пожал плечами.

— Не нашли… — с сожалением вздохнул Кипчак. — А я хотел бы посмотреть. Говорят, они великие.

— Точно великие, — согласился Гобзиков.

— А что с Ларой? — спросил Кипчак. — Она в забытьи?

— Снотворное. Усыпили.

Лара вдруг улыбнулась. Видимо, ей снилось что-то хорошее. Гобзиков осторожно похлопал ее по щеке, только все впустую. Снотворное слишком мощное. Тот, с мечом, сказал, что она может три дня проспать. А сколько идти через зиму, не сказал.

Гобзиков поежился. Тот, с мечом, был страшный. В глазах у него безумие. А второй, с пистолетами, еще хуже, у него глаза убийцы. И вообще, какая-то страшная история у них тут случилась со всеми, все они какие-то больные…

— Кто усыпил?! — Кипчак с негодованием скрежетнул зубами.

— Враги, — просто ответил Гобзиков.

— Жаль. Жаль, что нет с нами великого Персиваля. И его друга Великого Безымянного! Они бы показали! Они бы научили! Небо потемнело бы…

— Далеко до машины? — спросил Гобзиков.

— Нет. Скоро дотащим. Давай, Егор, приналяжем, а то скоро темень будет, я же предчувствую.

Тащить Лару стало гораздо легче. Да Гобзиков уже сам и не тащил, за него надрывался Кипчак. Даже не надрывался, нет — он тянул санки легко, как маленький упертый трактор.

К воздухолету вышли действительно скоро. И снег сразу кончился. Как будто выбрались из-под гигантского колокола. Гобзиков оглянулся — за спиной от земли до неба клубилась белая туча.

Гобзиков увидел аппарат, который и в самом деле оказался недалеко. Кипчак подналег, и до воздухолета они добрались чуть ли не бегом.

Кипчак запрыгнул в седло и принялся дергать рычаги. Аппарат не двигался. Ничего не шипело, ничего не крутилось — машина была мертва. Кипчак соскочил на снег и забрался под раму. Долго там возился, чем-то брякал и присвистывал, вылез, снова уселся за рычаги.

И опять ничего не получилось.

— Что? — спросил Гобзиков. — Что там?

— Не заводится, — горестно сказал Кипчак. — Слезы замерзли…

— Как замерзли?

— Так. Как все остальное. Тут очень холодно, ледяная пустыня. И порошок летательный замерз.

Гобзиков постучал по резервуару.

— А если поджечь? Нет, нельзя, твердый воздух взорвется… А что же делать тогда?

Но Кипчак уже знал, что делать. Он уже потрошил багажник, выбрасывал на снег вещи.

— Пойдем так, — сказал он.

— Как так?

— Так. Пешеходом. Пойдем, пойдем, дойдем до гор. Перелезем через горы и дальше пойдем. Вот и все.

— Мы не дойдем до гор… — Гобзиков опустился на снег.

Кипчак ничего не сказал. Он достал короткую, почти игрушечную, ножовку и принялся с железным визгом спиливать лыжу воздухолета. Сил у Кипчака кипело невпроворот, он торопился и ножовку сломал, лезвие менять не стал, а просто выломал, выдрал лыжу. И вокруг нее принялся сооружать сани. Быстро и ловко, безжалостно вспарывая механику небесной машины.