Снежные псы

Последние слова он произнес громко. Через минуту я понял из-за чего – появился Перец. А господин Тытырин не лишен чутья, подумал я. Я бы сказал, оно у него зверское. Звериное даже. Говорят, у землероек такое мощное чутье, что они слышат приближение врага за километры. И я не удержался:

– Тытырин, у тебя неправильная фамилия какая-то…

– Да-да, – согласился литератор, – я уже думал поменять, взять псевдоним. Например, Родослав…

– Тебе пойдет не Родослав, тебе пойдет Землеройкин.

– Землеройкин? – услышал Перец. – А что, фамилия Землеройкин звучит неплохо… Но только надо как-то ее… модифицировать, что ли. Землеройкин, Землеройкин… Предлагаю так: не Землеройкин, а Землеройкинг. Круто!

Тытырин отворил пасть.

– Землеройкинг – это хорошо, – согласился я. – Я бы сказал, в соответствии со всеми законами славянской готики. Землерой – по-славянски, Кинг – готически. Так и запишем.

Тытырин обиженно отвернулся.

– Ладно, идеолог, не обижайся. Сегодня обижаться не след, сегодня у меня хорошее настроение, – обронил Перец.

Он сиял. Пытался удержать улыбку, да не получалось, счастье пробивалось наружу. Доволен был. Чрезвычайно. С чего бы это? С какой радости он так сияет? Неужели с Деспотата? Нет, вряд ли с Деспотата… Тут что-то другое. Что?

Ангар. Явно что-то с ангаром связано… Только по роже Перца ничего не поймешь. Хотя физия у него уже начинает меняться, нет на ней благости, стал дергаться нос…

– Чего смотришь? – подозрительно прищурился на меня Перец.

Ну вот, началось.

– Я не смотрю…

– Я же не дурак! – Перец улыбнулся не по-доброму. – Я же не дурак, вижу!

– Ничего ты не видишь…

– Ты пялишься! Ты пялишься на меня! – рявкнул Перец.

– Ты что, красна девица, чтобы на тебя пялиться?! – начал злиться и я.

Перец скрипнул зубами, сжал кулаки. Ну, я тоже. И скрипнул, и сжал. Чем я хуже? Он уставился на меня, смотрел, наверное, с минуту. Потом взял себя в руки.

– Хорошо, – сказал, – не будем. Сегодня слишком славный день, чтобы начинать… А вы, как я погляжу, жрете?

И улыбнулся совсем лучезарно. Злобного Перца смыло, и всплыл Перец добрый, Перец-друг.

– Жрем, – кивнул я. – А что? Заслужили, однако. В боях. В лишениях. Меня чуть из бластера не поджарили, оборотень чуть не загрыз, а наш Тытырин и того больше – пострадал за славянскую готику. Теперь он профессионально непригоден, надо его выгонять. Какой он Землеройкинг с такими-то пальцами?

– А что у него с пальцами?

– Тытырин, покажи.

Летописец воздел покалеченные лапы.

– Что с ним?

– Вдохновение, – объяснил я. – С ним случилось вдохновение, он бросился на свою пишущую машинку и как давай стучать! Так стучал, что все пальцы себе отбил. Теперь у него в пальцах контузия.

– Палечная контузия? – удивился Перец.

– Ну да. И все от вдохновения. Как вдохновение случается – так все себе пальцы отбивают. У каждого настоящего писателя пальцы просто сплющены в лепешки.

– Шутишь?

– Шучу, – кивнул я. – Все было не так совсем, конечно, все было гораздо драматичнее. Видишь ли, доблестный Персиваль, ты, наверное, заметил, что в штурме Деспотата принимали участие еще эльфийские львицы, короче, зверские девчонки. И наш Тытырин…

– Врет, – вставил Тытырин. – Нагло врет!

– Не перебивай меня.

Я снова постучал ложкой по голове. А Тытырин снова пощупал себя за лицо.

– Так вот, наш Тытырин увидел девчонок, и что-то с ним произошло. Я даже испугался. Он задрожал, вытянул перед собой руки и просто-таки вцепился в проходящую мимо амазонку. Не знаю уж, с какими целями, наверное, стихи хотел почитать. А девушка оказалась расторопной и все пальцы ему… ну, не совсем все пальцы, так, самые кончики… поотсекала. Теперь он беспалый.

– Врет он, – повторил Тытырин. – Я в стекло расплавленное попал.

– Вот видишь, он непригоден, – продолжал я свое. – Пальцы остекленели. В расход его надобно.

– Как непригоден? – хрипло возмутился Тытырин. – Почему непригоден? Зачем в расход? Пригоден я! Временно нетрудоспособен, но я излечусь.

– Два дня тебе на поправку, – бросил Перец. – Мне нужна история.

– Через два дня я буду на ногах. То есть на руках. Короче, в работоспособности, – заверил прозайка. – Разве могу я быть в стороне от таких событий? Пожар Деспотата – это почти как пожар Москвы тясяча восемьсот двенадцатого года! Как пожар Рима! Такие вещи вдохновляют!

– Ты что, Нерон, что ли, чтоб тебя пожары вдохновляли? – лениво спросил Перец.

Я вдруг совершенно неожиданно вспомнил, как год назад мы беседовали с Дрюпиным по поводу Ван Холла, у которого на лопатках красовался как раз Нерон на фоне горящего Рима. Забавное совпадение. Тут вообще полно забавных совпадений…

– Не, я, конечно, не Нерон, но пожары и правда вдохновляют. Пожары, война, драконы – все это достойно эпической саги! Знаете, друзья, я вдохновлен, в моей голове родились пламенные строки…

Перец ревниво поглядел на Тытырина, и тот быстро исправился:

– Хотя, конечно, мои строки не могут сравниться с тем, что сочинил Персиваль.

И Тытырин сделал маленький аплодисмант.

– Просим, просим! – поклонился он в сторону Перца.