Снежный Август

Но чего нет, того нет. Не дал бог ума, так не займешь. Я вспомнил, что хотел позвонить, и стал набирать номер. Телевизор сзади гремел маршами. Покажу его Вовке и расскажу все. В конце концов, это не такой уж пустяк.

Вовка взял трубку сразу, как будто ждал звонка.

— Привет, — сказал я, — слушай, ты не мог бы сейчас ко мне зайти?

_ Привет, — ответил Вовка, помолчал и затем неуверенно добавил, — а это кто?

— Ты что, не выспался? Ты во сколько вчера вернулся?

— А, это ты! — он вздохнул почему-то с облегчением. — Я как раз собирался тебе звонить, тут со мной такая история…

«Так, — подумал я, — история. Значит, он тоже познакомился с нашими милыми девочками. Интересно».

— А с кем из них ты разговаривал? — спросил я.

— Что?

— Я говорю, с кем из вчерашних девиц ты разговаривал. Из тех, которые Голливуд и Кристалл Палас.

В трубке послышалось сопение:

— А ты откуда знаешь?

— Придешь — расскажу. Так что за история там с тобой?

— Черт его знает… Я уж боюсь об этом говорить, чистый бред получается.

— А ты попробуй.

— Ладно, приду — попробую… Только ты имей в виду, я вчера совсем не пил. И родственники у меня все нормальные… В бога я не верю, в черта — тоже, а это… не знаю. Все помню четко, но доказательств нет.

Мы помолчали. У меня за спиной телевизор снова заиграл что-то очень бодрое.

— Давай приходи, — сказал я, — кажется, есть доказательства.

— Если бы я не видел своими глазами… да даже если бы и видел! Если бы не вся эта чертовщина…

Вовка уже минут десять копался в телевизоре. Он вооружился моим тестером, но пока не мог поймать ни одного сигнала, свидетельствующего о каких-либо процессах в электронных цепях. В отчаянии он начал вынимать оставшиеся лампы, разобрал руками высоковольтный блок и уже примеривался вынуть кинескоп. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях и о телефонном джинне. Он надолго задумался, а потом вдруг просветлел.

— А это неплохо! — говорил он. — Это совсем не плохо!

Я понял, как угнетали Вовку его собственные приключения. Собравшись с духом, он начал рассказывать:

— Вчера, как только ты отошел, появляется одна из этих красавиц, мило мне улыбается и говорит: «Извините, пожалуйста, у вас не найдется электрического фонарика?» — «Натурально, — говорю, — сейчас поищем, была где-то парочка, специально для такого случая. Вы присаживайтесь, отдохните, могу вам коньячку предложить».

Тут же наливаю ей и подаю с лимончиком. «А если не секрет, — говорю, — что вы собираетесь делать с фонариком? Тут, кроме танцевального зала, кругом светло».

Чувствую — мнется, не знает, что сказать. Я опять: «Да вы присаживайтесь, я сейчас в подсобку сбегаю и принесу».

Садится она, но, видно, торопится очень или думает о чем-то своем, рассеянно берет коньяк и — хлобысь его одним глотком!

Я так и остолбенел, а она — хоть бы что, ставит бокал на стол и опять на меня смотрит, мол, что же ты стоишь? Ну и крошка, думаю, давно не видел, чтобы так коньяк пили. «Понимаете, — говорит, — подруга уронила цепочку под лестницу, там не видно ничего, и свет не включается». — «Ну, это не страшно, — отвечаю, — сейчас найдем».

А сам думаю: хоть бы лимончиком закусила, что ли!

Сходил я в подсобку, там правда фонарик был, возвращаюсь и говорю: «Пойдемте, разыщем вашу цепочку».

А она мне: «Извините, но если можно, мы сами. Моя подруга такая застенчивая, она мне строго-настрого запретила отвлекать кого-либо от праздника из-за таких глупостей».

«Господи, — думаю, — и говорит-то как-то не по-человечески». Я, конечно, еще немного повозражал, мол, ничего не стоит, не беспокойтесь, очень приятно было бы оказать помощь, однако она вежливо так, но твердо, отказывается. Ну что ж делать, вручил ей фонарик, пожелал успеха, и она ушла.