Снежный автопортрет

Действительно, Сережку ребята ни в чем не упрека­ли, обращались с ним отменно вежливо, чуть ли не рас­шаркивались при встрече. И только. Наступили зимние каникулы, но никто не приглашал его в гости, не играл с ним в хоккей, никто не бросал ему снег за шиворот. Жизнь он вел теперь самую скучную.

Как-то само собой получилось, что после конкурса на лучшую фигуру разговоров о его таланте не стало. Когда же Сережка принес очередную скульптуру, никто не стал на нее смотреть, у каждого вдруг нашлось свое дело. Так и унес он ее, не услышав восхищенных отзывов.

А в канун столетия со дня рождения Чехова случи­лось вот что. Под руководством Раи Фантиковой мы го­товили стенд, вырезали для него фотографии из журна­лов, достали открытки с иллюстрациями чеховских рас­сказов. Однажды вечером сидели мы с Раей в пионер­ской комнате, делая последние юбилейные приготовле­ния, как вдруг хлопнула дверь и вошел Сережка. Он был весь засыпан снегом, я его не сразу и узнал. Он выта­щил руку из кармана и поставил на стол небольшой бюст Чехова. Меня снова кольнуло в живот — так похож был великий писатель на себя. Но Рая гордо закинула го­лову, развернула газетный сверток, и мы увидели другой бюст, чуть побольше, из гипса и, конечно, лучше.

- Можешь забрать своего Чехова, — надменно ска­зала Рая, — я уже купила.

И она метнула на Сережку такой испепеляющий взгляд, что, не будь он обсыпан снегом, обязательно за­дымился бы.

Сережка ушел, не сказав ни слова. Мы еще долго возились со стендом, а когда наконец вышли, то на сту­пеньках школы обнаружили какие-то комья. При свете луны мы рассмотрели их. То были осколки юбилейного творения Поченцова…

Если идешь с человеком вместе домой, это еще не значит, что ты разделяешь его взгляды. Именно поэтому я разрешал себе иногда возвращаться из школы вдвоем с Сережкой. Однажды я спросил его, зевая для виду:

- Ну, как успехи? Что лепишь сейчас?

Бывало, у Сережки уходило в месяц по два ведра глины. А сейчас он ответил:

- Ничего не леплю… Вот уже месяц, как не леплю… После Чехова… Что-то не хочется… А вы что, теннис со­бираетесь покупать?

Да, наш класс собирался покупать теннис. На совете отряда мы решили своими силами, как в первый раз, из­готовить доску и козлы, а сетку и ракетки купить, сло­жившись по десять копеек. Когда я попросил эти десять копеек у мамы, она посмотрела так, что пришлось объяс­нять зачем.

- Нужно ли покупать? — спросила она. — У Поченцовых стоит, у них и играл бы.

Я не стал посвящать ее во все сложности нашей поли­тики, тем более что деньги она дала. Но прошел еще день, и я вернул их. И вот почему.

У входа в школу тянется длинная аллея дремучих ку­стов. Позапрошлым летом мы посадили акацию, она раз­рослась невиданно, и весною в кустах устраивали гнез­да птицы. Ходить по этой аллее в темноте даже страш­новато, но никто в этом не признается.

Я часто прихожу в школу раньше других — как-никак председатель. Вместе с дежурными убираю класс, а по­том катаюсь с ледяной горки, пока никто не мешает. В это утро я тоже пришел затемно. Иду кустами, огляды­ваюсь и сжимаю в руке фонарик. Как-то особенно страш­но было, и у меня появилось нехорошее предчувствие. И оправдалось!

Я уже почти прошел аллею, когда увидел вдруг, что от кустов отделяется что-то черное, огромное и квад­ратное. Отделяется и падает прямо на меня. Я закричал для храбрости и присел. И это черно-квадратное со страшным грохотом прихлопнуло меня.

Ух ты, черт, не удержалась, — услышал я голос Се­режки Поченцова и стал выкарабкиваться. Сережка мне помог. На снегу лежала доска настольного тенниса. Ока­зывается, Сережка приставил ее к кусту, сам сел отдох­нуть, а я наступил на ветку, вот доска и свалилась.

Мы сидели под кустом, а когда отдышались, я ска­зал спокойно-преспокойно:

- Чудак, не мог постучать ко мне. Я бы помог нести. Она, должно быть, тяжелющая?

- Сам знаешь, — ответил Сережка, намекая на то, что я уже ощутил ее тяжесть. — Я два раза отдыхал на дороге. Меня чуть машина не сшибла в темноте.

- Что у нее, фары были выключены? — поинтересо­вался я, словно главным было это, а не то, что Сереж­ка начинает исправляться и скоро у меня в отряде не будет ни одного индивидуалиста.

- Она из-за угла выскочила, — ответил Сергей. — Шофер ругался ужас как. Из-за вас, говорит, шкетов, не хочу в тюрьму попадать.

Я возмутился и сказал, что шофер эгоист, раз думает только о себе, а не о жизни других. Сережка согласился, что думать только о себе плохо.

После этого мы взяли настольный теннис и отнесли в спортивный зал. Когда стали сходиться ребята, теннис был уже установлен по всем правилам, даже сетка натя­нута.