Снежный блюз

Фрина представила рекомендательное письмо из своего банка и открыла себе счет в магазине мадам Ольги на Коллинс-стрит на случай, если ей понравится какая-нибудь безделица. Впрочем, учитывая мельбурнскую моду, она сильно сомневалась в этом – пока не оказалась на примерке в пышной гостиной мадам. Эта сухопарая решительная женщина смотрела на моду, как на непреступное жестокое божество, требующее больших жертв. Она заметила отсутствие интереса к висевшим в зале платьям и быстро приказала суетливому ассистенту:

– Принесите cinq a sept. [18]

Помощник вернулся, неся с робкой нежностью платье, которое было завернуто в тонкий белый шелк. В почтительной тишине его принялись разворачивать. Фрина в одной грации и чулках с нетерпением ждала окончания этой церемонии – она чувствовала, что внешние изгибы ее тела начинают покрываться льдом.

Мадам встряхнула платье, развернула его на стойке и отступила назад, со сдержанным удовольствием наблюдая за реакцией Фрины. У Дороти перехватило дыхание, и даже у мисс Фишер округлились глаза. Платье было глубокого бордового цвета с оторочкой из темной норки. Сшито оно было явно по эскизу Эрте, [19]всего в несколько швов; держаться оно должно было исключительно на плечах. Глубокое декольте искусно скрывали нити гагата, которые выполняли удерживающую функцию, не давая платью соскользнуть с плеч и одновременно создавая впечатление, что это вот-вот случится.

– Мадемуазель желает примерить? – поинтересовалась мадам, и Фрина позволила накинуть платье на свои плечи.

У платья был шлейф, но не слишком длинный и потому не создававший неудобств, и огромные рукава, очевидно, навеянные нарядами китайской императрицы. Изящно соединенные спереди, они превращались в муфту. Насыщенный цвет эффектно контрастировал с белоснежной кожей и черными волосами Фрины, а когда она двигалась, атласная ткань струилась по ногам и нежно обволакивала их словно желе. Это было абсолютно пристойное, но невероятно эротичное платье, и Фрина поняла, что его необходимо купить.

– Я еще никому в Мельбурне его не показывала, – тихо заметила мадам с удовлетворением. – У мельбурнских дам недостаточно грации для такого платья. А у мадемуазель есть стиль, и это платье создано для нее.

– Да, – согласилась Фрина и, глазом не моргнув, заплатила за него сумму, от которой у Дороти дыхание перехватило.

Это – платье года, подумала Фрина, оно произведет правильное впечатление на Крайеров и, следовательно, на остальную часть Мельбурна. Она заговорила с мадам о Крайерах, и та содрогнулась.

– У мадам Крайер есть деньги, – ответила она. – Надо ведь как-то жить, que voulez-vous. [20]Но вкус у нее чудовищный, как у всех парвеню, – заключила она, пожимая плечами. – Я отправлю платье к вам в отель, мадемуазель?

– Да, пожалуйста. Я остановилась в «Виндзоре», – ответила Фрина. – А теперь должна покинуть вас, мадам, но я обязательно вернусь, будьте уверены.

Фрина задумалась, следовало ли ей расспросить мадам, явно отлично информированную, о Лидии – предмете ее расследования, но решила не делать этого. Европейские дома моды – главный источник сплетен всего мира, и у Фрины были основания полагать, что Мельбурн, маленький город, где все друг друга знают, ничуть не лучше, если не хуже.

Дороти и Фрина слегка перекусили в «Пассаже», а потом зашли в местное агентство по найму прислуги, чтобы узнать, сколько следует платить горничной. Дороти с удивлением обнаружила, что должна была зарабатывать по крайней мере фунт в неделю, плюс форменное платье, питание и стирка, и поразилась еще больше, когда Фрина удвоила эту сумму и прибавила к ней расходы на покупку одежды. Дороти со всех ног побежала домой рассказать матери о том, как изменилось ее положение, ну а Фрина отправилась в салон красоты Элизабет Арден на Коллинс-стрит. Там она провела пару восхитительных часов, во время которых ее массировали, парили и умащали, а она тем временем вся превратилась в слух. Однако не услышала ничего полезного, не считая интересного замечания о том, что любимым наркотиком у беспутного высшего общества стал кокаин.

Отбившись от ассистентов с разнообразными тониками и пудрами, которые, как они считали, были ей просто необходимы, сияющая и обновленная Фрина вышла из салона. Пройдясь быстрым шагом, она вернулась в отель и проспала три часа. Ко времени пробуждения хозяйки Дороти тоже вернулась в номер и с надлежащей осторожностью распаковала платье в стиле Эрте.

– Ну, что сказала твоя мама? – поинтересовалась Фрина, сидя в постели и потягивая чай. – Ты нашла мои гагатовые серьги, Дороти?

– Да, мисс. Они были на дне вон того чемодана. Сначала мама посчитала вас слишком приземленной, но когда я сказала, что по воскресеньям вы ходите в церковь, в главный собор, она решила, что вы, должно быть, хороший человек. И я тоже так думаю. Вот и серьги.