Снежный человек (с илл.)

А знаменитая карельская береза… Из ее древесины и особенно «наплывов» художники-мастера создадут прекрасные вещи.

До революции карельская береза шла во дворцы царей и богатых людей на всякие украшения. В наше время она идет тоже во дворцы, но для детей и для народа.

— Не лес, а золото, — одобрительно сказал старый Лоазари.

— А мы и называем наши леса «зеленым золотом», — подтвердил Большаков.

Старый Лоазари сразу же почувствовал, что здесь, в Советской стране, никто не собирается чинить подвоха рабочему человеку. Здесь люди работают на самих себя.

Старик охотно указывал карельским лесорубам, что лес надо валить узкими просеками, шириной в десять-пятнадцать метров, и в «елку», то есть так, чтобы вершины приходились друг на друга, и комлями[17] — в одну сторону. Тогда легче раскряжевывать хлысты,[18] и дорога для вывозки леса останется свободной.

Его дельные советы охотно принимались лесорубами.

Старый Лоазари все замечал, и до всего ему было дело. Первый раз в жизни он почувствовал себя в лесу не только работником, но и хозяином всего этого добра.

Вот подошел лесоруб, ударил топорищем по стволу. Раздался низкий звук, как будто бы ухнули в пустую бочку.

Это дерево сгнило у корня, в нем — дупло.

— Фаут!

И лесоруб идет дальше, отыскивая здоровое. Лоазари окликивает товарища:

— Эй, милачок! Ты зачем же оставил его гнить на корню? Руби!

— Невыгодно. Работы много, а подсчитают мало, — отвечает расчетливый лесоруб.

— Да, но оно будет гнить и заражать другие деревья.

— А тебе жалко?

Лоазари не отвечает. Он подходит со своей пилой к «невыгодному» дереву и, кряхтя, принимается за работу. Молодому неловко. Он возвращается.

— В чем дело, старина?

— Не по-хозяйски себя ведешь, — ворчит Лоазари, — за своей копейкой гонишься, а рабочее государство теряет доллары.

И старики, и молодежь все чаще обращались к старому Лоазари. Добродушный и общительный, он охотно делился с ними своим многолетним опытом.

В свободные часы к канадцам потолковать собираются все, даже детвора.

Тяхтя, чтобы показать старому канадцу свою лесную образованность, раза три упомянул слово «фаут». Он слышал это слово от своего отца-десятника, у которого постоянно с лесорубами были недоразумения и споры из-за фаута, то есть больных, недоброкачественных хлыстов.

— Фаут фауту рознь, — говорил Лоазари. — Наплывы на карельской березе или на ореховом дереве — фаут, а ценится он и у нас и за границей чуть ли не на вес золота. Вот те и фаут! А вот еще на березе растет такой гриб — фомес игниариус…

— А мы знаем: из него чай можно делать и пить, — поспешили сказать ребята.

— Еще есть такая губа — фомес оффисиналес. Ее можно вашему брату вместо касторки давать, — смеялся Лоазари.

— А в Сибири из этой губы делают мыло и красную краску.

— А в Северной Америке она идет вместо хмеля, когда там варят брагу, — подсказал один из лесорубов.

— И в Америке варят? — удивилась Анни. — И в Америке. А ты говоришь — фаут…

Старик заодно рассказал ребятам о грибах и жучках, поражающих деревья. О том, как распознавать эти беды и как с ними бороться.

Все с большим интересом слушали старого Лоазари.

Большаков решил создать у себя на участке настоящие курсы для повышения квалификации молодых лесорубов.

Машинист Ивенс будет практически знакомить молодежь с механизмами, с техническими усовершенствованиями в лесном деле.

На Лоазари будет возложена, так сказать, «технология» лесного дела.

Вечером лесорубы потянулись на курсы, устроенные в избе-читальне, так как помещение клуба еще не было готово.

Лоазари безжалостно подстриг свою бороду, даже слегка прошелся бритвой по своему коричневому, изрытому морщинами лицу. И его глаза заголубели еще больше.

Поверх шерстяного свитера старик надел новую синюю блузу. Круглый воротник свитера выпустил наружу.

— Ну, как ты меня находишь? — спрашивал Лоазари у Тодди.

— Вполне приличен, можешь идти, — сухо ответил Тодди, не разделявший восторга всей семьи по поводу новых обязанностей деда.

— Вы сегодня просто красавец! — улыбалась мать Тодди. Лоазари втайне волновался, приступая к необычному делу.

Разговаривать, покуривая, — одно, а вот учить людей — это совсем другое.

Лоазари говорил, а сам наблюдал и восхищался: «Как слушают, а? Как смотрят? Будто бы не старый Рохкимайнен говорит, а господин учитель…»

— Ну, на сегодня хватит, — закончил свою лекцию Лоазари.

— Товарищ инструктор, объясните!

— Товарищ инструктор, как это называется?

— Товарищ инструктор, я хочу спросить! — раздавалось со всех сторон.

Старый Рохкимайнен порозовел.

Подумать только: «товарищ инструктор!»

Это звучало в ушах старого лесоруба приятнейшей музыкой.

Дома, поздно за ужином, вся семья была празднично настроена.

Дедушка сидел как именинник, ничего не ел и «переживал».

— Ты подумай, — обращался он то к одному, то к другому, — они меня называют «товарищ инструктор»… и как слушают! Нет, ты должна была прийти послушать, — говорил он невестке, хлопотавшей вокруг стола.

Хильда улыбалась.

— Вы кушайте, кушайте! Остынет.