Снежный ком

Домой он явился совсем уже затемно, как умаявшийся работяга, настоящий труженик. Басовитей, чем обычно, испросил супу и даже пропустил под это дело стопочку. Мальчишке такой отец очень даже понравился. Ильме, конечно, усмехалась, но по-доброму. Снежный городок выстроили за несколько дней. Вечерами Калев-рукотворец ходил на него любоваться. Об их инициативе прослышали в верхах и пообещали приехать посмотреть. Калев сообщил о «задумке школьной молодежи» и в районную газету, просил прислать фотографа — текст к фотографии он напишет сам.

Накануне прибытия гостей Калев слег. Температура подскочила до тридцати девяти — не привык человек бегать по такому холоду. Он был безутешен: такой день проваляться в кровати! А как было бы здорово расхаживать перед всеми и давать пояснения!

В этот торжественный день Ильме неожиданно пришла домой в обед, и Калев заметил, что глаза у нее заплаканы. Мужу она ничего не сказала, заварила ему липовый чай и опять убежала, сказав, что должна зайти на работу. В передней она зачем-то громыхала лопатами, ломами, и тут Калев заподозрил недоброе. Он подошел к окну: жена тащится к библиотеке. С лопатой и ломом. Что стряслось?

Он напялил два свитера, ушанку и враскачку, ослабевший от жара, на ватных ногах поплелся вслед за женой. Открылась ему ужасающая картина.

Его снежный город измерзопакостили! Ах, если бы это был горячечный бред, но то была голая правда.

Снежные воины обрели имена (чернилами поперек груди) учителей и деятелей местного масштаба. Злопыхательское, причем находчивое использование палок, морковок и пучков соломы превратило их бог знает в кого.

Кто? Почему? — не мог понять Калев. Конечно, такой снежный городок — ребячество, любой взрослый человек поймет это и усмехнется. Но ведь по-доброму — без насмешки. Детишки в песочницах и на сыром прибрежном песке испокон веков возводят города и крепости. И ни один закон не запрещает их крушить, но любому доброму — да что там доброму! — любому нормальному человеку сердце должно подсказать, что делать этого нельзя.

Калев привалился спиной к молоденькой елочке, снег с ее лап ссыпался ему за воротник. Слезы навернулись на глаза — отчего люди такие злые?

Конечно, это направлено прямо против него, Калева. Кто-то хочет ему насолить. Неужели они думают, что я сооружал этот городок только ради личной выгоды, хотелось товарищеского признания, ждал благодарности, эдакой — с шуткой пополам, если уж быть честным на все сто процентов, да и кто, берясь за какую-нибудь работу, не мечтает об успехе? И детям это строительство нравилось. Большинству, по крайней мере.

Не любят меня здесь. Но почему? Может, уехать? А куда?

Посреди оскверненного городка лопатой и ломом орудовала Ильме. Нелегко ей было: ночной морозец, которого так ждал Калев, словно внял его призыву и покрыл весь городок поблескивающим снежным панцирем.

Калев неслышно подошел к Ильме.

— Брось, — сказал он тихо. — Я сам.

Ильме не ответила. Она не смотрела на Калева и неумело тюкала ломиком.

— Кто бы это мог? Наверное, ночью…

А Ильме все молчала. Только звенели льдистые осколки да снежные уродцы тянули к ним свои гигантские руки. Ильме хватила ломиком по одной кормовой морковке, та обломилась, но половина осталась у владельца.

Плечи жены задрожали, и Калев понял, что она плачет.

— Оставь! Я сам… Не любят здесь меня, это ясно. Но что я им сделал? — убито проговорил он.

Тут Ильме повернулась к нему. Калев был уверен, что встретит укоряющий и злой взгляд — в ожесточении Ильме становится похожей на ласку, — но вышло иначе.

— Ну, не все же… — проговорила она.

И в глазах ее читалось сочувствие: неудачник ты мой, говорил этот взгляд сквозь слезы. А может быть, даже — милый мой неудачник?

Так стояли они посреди этого сюрреалистического, карикатурного, жуткого и распечальнейшего хаоса, и Калев чувствовал, что в беде своей он не одинок.

— Теперь отправляйся в постель, — сказала Ильме. Она не любила сентиментальных пауз; даром что женщина — в такие минуты она была трезвее Калева.

Домой они пошли вместе.

На другой день ослабевший от болезни Калев с утра до позднего вечера крушил дело рук своих. Свирепо махал он топором и совковой лопатой, скреб пальцами и ногтями глубоко въевшуюся чернильную коросту. Откуда-то взялась директорская дочка в своем костюме с чудо-парнями, смотрела и усмехалась. Что-то подсказывало Калеву, что девчонка связана со всей этой историей. Ее тонкие губки были само презрение, но взгляда Калева она не выдержала-таки — запрокинула голову и удалилась, глядя сквозь него. В глазах этой идолопоклонницы он фигура жалкая и смешная: здоровенный мужик, а сидит в библиотеке на женской работе, лепит снежную крепость, читает восторженные лекции. Девица грезит героями вестерна, это понять можно, но интуиция твердила, что хорошего человека из этой девчонки не выйдет. Пусть я шут, пусть я смешон в своем несчастье! В Ветхом завете описаны те, кого забрасывают камнями, и те, кто бросает камни, так вот, он хотел бы быть скорее среди первых — те и в несчастье все равно счастливее.