Снежный ком

Но он напрасно думал, что от меня можно так просто отделаться.

— Клавдий Федорович, вы знали, что у Ларисы четвертый месяц?

— Конечно, знал. Но это не значит, что каждому зеленому дураку я должен об этом сообщать.

— За дурака вы мне ответите!

— А за свою дурость ты будешь отвечать! И давай не мельтеши под ногами! Никто тебе не дал права, постороннему человеку, орать на всю деревню о чужих делах!

— Я не посторонний!

— Да отстань ты ради Христа! У людей горе, а он только о себе, любимом, и толкует! Сказано, не мельтеши!

— Какое горе? Что вы меня мучаете? Я ведь тоже Ляльке не чужой!

— Выкидыш у Ляльки! Вот какое! Кровотечение! И телефон, как назло, не работает! Фрол пошел вон машину встречать, а тебя где-то черти носят!

— Так, может, за машиной побежать?

— Побежали уже! Думаешь, тебя дожидались?

— А где Ляля?

— К ней нельзя! Соображать надо!..

Но я уже не слушал Клавдия Федоровича, побежал к дому со стороны бокового окна, взобрался на пень, с которого наблюдал уже однажды за Фролом, когда тот созерцал икону Рублева.

Ляльки в этой комнате не было. Скорей всего она в летнике, где прохладнее и комаров меньше… И тут я услышал голоса — встревоженный Темы и отрешенный от всего земного Аполлинарии Васильевны:

— Бог дал, бог и взял, батюшка Тимофей Павлович, — вразумляла Тему Аполлинария Васильевна. — А ты иди, не маячь тут и громко не говори, чтоб она тебя, беспутного, не слышала…

— Да как же вы так спокойно рассуждаете? Мне-то она тоже не чужая! — распинался с фальшивой тревогой в голосе Тема.

Я почувствовал, как вся кровь ударила мне в голову. Глаза стал застилать багровый туман.

— Да уж куда родней! — услышал я ответ Аполлинарии Васильевны. — А только как пришел сюда, так и иди отсюда. Сейчас Фрол с Клавдием придут, мигом тебя выставят!

— Вы мне не угрожайте! — захорохорился Тема. — Я тоже к этому имею отношение!..

— Отношение имеешь, а совести не имеешь, — уже рассердилась Аполлинария Васильевна. — А то вон студентов-комсомольцев с Борькой крикну, они тебе живехонько морду начистят!

Тема плюнул и, внешне раздосадованный, но с тайным удовлетворением, которое так и светилось у него в лице, вышел из комнаты в сени. Я соскочил с пенька, обошел дом и встретил его на улице.

— А-а, Боря… — безразличным голосом рассеянно заметил Тема. Только сейчас я понял, почему он меня не боится. Я про него знаю все или почти все, а Тема — о моих знаниях — почти ничего, хотя наверняка о наших отношениях с Лялькой догадывается.

Я не хотел, чтобы он возле дома сейчас поднял крик и потревожил Ляльку.

— Нам, кажется, по пути? — сказал я, увлекая его от дома на тропинку.

— По пути, по пути, — ответил он машинально, лишь бы отделаться от меня. Глаза его бегали по сторонам, как будто кого-то искали. Но уже в следующий момент Тема насторожился: — Ты… Ты это чего?.. Что у тебя в кармане? Нож? Слышишь? Брось нож! Я тебя на десять лет закатаю! У меня все министерство юстиции — друзья! Меня так просто не возьмешь!..

— Зачем же вас брать, Тимофей Павлович? — отрезая Теме путь к отступлению, убийственно спокойно сказал я.

Это-то мое спокойствие его и напугало. Меня жгла изнутри такая решимость, что Тема понял: живым ему отсюда не уйти. Но он еще попытался наступать:

— Но-но-но! Полегче! Сделал ребенка, а теперь на других валишь. Да я против тебя сто свидетелей приведу! Если хочешь знать, она сама ко мне лезла! Мало ли девчонок с пожилыми живут! Ты, сопляк, не понимаешь, а им это надо!..

Я молча нанес ему удар «майя-кери», после которого любой другой уже лежал бы, но широкозадый Тема оказался удивительно устойчивым. Всхлипнув, он лишь пошатнулся и вдруг завыл по-бабьи тонким голосом, тыкая впереди себя волосатыми кулаками.

Коротким ударом «уро-кен», что в переводе означает «перевернутый молот», я заткнул ему глотку, и Тема, хватая воздух открытой пастью, стал валиться на землю.

В тот же миг за моей спиной раздался истерический женский голос:

— Скорей! На помощь! Он его убивает!..

Прямо на меня выскочила растрепанная Симочка, а за нею целая толпа каких-то малознакомых мне парней и мужчин.

Я мог бы уложить каждого, кто посмел хотя бы приблизиться ко мне, но в этом уже не было никакого смысла.

Не сопротивляясь, я позволил взять себя с двух сторон под руки, как вдруг на тропинке показалась Аполлинария Васильевна.

Стиснув худые жилистые руки на груди, она с безумными глазами, пошатываясь, медленно приближалась к нам. Рот ее беззвучно кричал, и было жутко видеть и не слышать этот крик.

Наконец она смогла говорить:

— Люди добрые!.. — Икону святую!.. Христа в силе!.. Унесли!..

Дорогой ценой

Вся вторая половина лета прошла для меня в «местах, не столь отдаленных»: так я заплатил за удовольствие «начистить морду» Теме. Юристы разъяснили: если бы не капитан Куликов и не Атаманов да не свидетели Фрол и Клавдий Федорович, рассматривал бы я «небо в крупную клетку» не менее двух лет.