Снежный поход

Инстинктивно Козлов отодвигает коробку подальше и изумленно смотрит на хозяина юрты и на его жену. Лица хозяина и хозяйки невозмутимо торжественны. Хозяин попрежнему дымит трубкой и постукивает по горящим поленьям, женщина наливает из самовара чай в чашки. Чтоб не прослыть скупым, больше для курьеза, Козлов дает малышу папиросу. Слегка косолапя, переваливаясь с ноги на ногу, мальчонка идет к огню, прикуривает и, сладко затягиваясь, возвращается к сестре. Там они вновь усаживаются на свое место и, не мигая, с интересом смотрят на взрослых черными, как угольки, глазами.

«Ну и дела», — удивленно думает Козлов.

На всякий случай он открывает коробку и кладет ее на видное место.

Мужчины, причмокивая и обжигаясь, пьют чай.

— Говорят, вы издалека идете? — только теперь задает наводящий вопрос хозяин, обращаясь к Абрамову.

Начальник экспедиции начинает рассказывать, для чего и зачем идет колонна, какие новости в России, как живется колхозникам. Тогда его спрашивают, правда ли, что жителей этого поселка собираются переселять в новые большие наслеги.

«Как видно, агитатор уже и здесь побывал», — с удовлетворением думает Козлов.

Как здесь все трудно, сколько нужно желания, сил и энергии, чтоб донести до этих затерянных в тайге людей большевистское слово. Впрочем, в Алдане говорили: «Мы к этим пространствам привыкли. Якутия это вот что: 40 градусов — не мороз, 100 километров — не расстояние; страна чудес и неизмеримых богатств — вот что такое наша Советская Якутия». Хорошо сказано!

Пока Абрамов с помощью проводника, которому теперь приходится часто выступать в роли переводчика, ведет оживленную беседу с жителями поселка, Козлов наблюдает за тем, что делает женщина. Она ни минуты не сидит без дела. Поставив второй самовар («Откуда здесь столько самоваров?» — удивленно думает Козлов), она снимает с гвоздя чем-то наполненный мешочек, подходит к камням, лежащим на чурбане и, взявшись за палку, соединяющую верхний камень с потолком, начинает рукой вращать ее.

Только сейчас Козлову становится понятно, что это за штука. Ведь это жернова — примитивная мельница для размолки зерна. Два круглых, видимо, самодельно вытесанных камня; в верхнем выдолблены два отверстия: одно, с краю, для палки-рычага, второе, ближе к центру, для засыпки зерна. Ну да, так и есть! Женщина набрала в горсть зерно и начала постепенно ссыпать его в центральное отверстие верхнего камня.

«Сколько же ей нужно будет вращать этот тяжелый камень, чтоб хоть на две лепешки приготовить муки?» — думал Козлов, наблюдая за женщиной.

В юрту неожиданно вошел Складчиков.

— Василий Сергеевич! Нужно бы вас к машинам, совет требуется.

Козлов попрощался с жителями поселка.

Во дворе, совершенно не боясь людей, бродят олени. Стройные, с причудливо изогнутыми ветвистыми рогами, они подходят к людям, смотрят на них умными, ласковыми глазами, щекочут мягкими, бархатными губами ладони трактористов, снимая с них куски хлеба, соль, сахар. Даже Паша, которая обычно все время возится в своем вагончике, сейчас подошла к оленям и кормит их с ладони солью.

Колонна тракторов уже пересекла поляну и углублялась в тайгу, когда Абрамов, словно почувствовав на себе взгляды, обернулся.

Возле юрт молчаливо стояли, провожая экспедицию, жители поселка.

«Что они думают сейчас? — пронеслось в голове Абрамова. — Какой след оставил в мыслях этих людей разговор со мной? Просто ли они сейчас из любопытства смотрят, как мы движемся, или думают о том новом, что принесла им советская власть, Советская Россия: о новых больших поселках, колхозах, тракторах, школах, больницах, о новой, светлой жизни. Может быть, не совсем ясно и отчетливо, — решил Абрамов, — но, наверное, думают. И едва ли не лучшим агитатором за новую жизнь являются наши замечательные «Сталинцы».