Снежный Тайфун

– Во-первых, мой фюрер, эти русские из будущего – все, от самого последнего нижнего чина и до верховного командования – истово ненавидят, как они выражаются, «гитлеровский режим», и готовы сделать все, чтобы Третий Рейх как можно скорее прекратил свое существование, а немцы, с оружием в руках пришедшие на русскую землю, умерли все до единого. Именно это они и писали в своих листовках, которые сбрасывали на головы наших окруженных солдат в Смоленске и Рославле: «Вы все умрете». При этом многие русские в будущем считают, что если бы вы, мой фюрер, в свое время не объявили бы русских низшей расой и недочеловеками, то Россия и Германия вполне бы смогли поладить между собой, чтобы совместно противостоять наглости и жадности англосаксов. Кстати, большевизм для большинства из них – это далекая история, так же, как и для нас историей стал Второй Рейх, созданный гением Бисмарка и кайзера Вильгельма Первого. Во-вторых – могущество той России, с нашей точки зрения, можно назвать безмерным. Одной бомбой они способны уничтожить целый город, а сотней или двумя – всю Германию. Кстати, здесь действует ничтожная часть их армии, которая, помимо помощи большевикам, служит учебным полигоном, на котором русские из будущего обучают своих солдат ведению боевых действий и испытывают в условиях реального боя новейшие образцы боевой техники. Наши солдаты для этих русских служат своего рода подопытными кроликами, которым в любом случае предстоит умереть. Так что, мой фюрер, готовьтесь – война будет идти до победного конца, то есть пока последний немецкий солдат не будет убит или не сложит оружие. Умолять этих людей бесполезно, потому что они просто не услышат наших просьб. В-третьих – в настоящий момент русские из будущего не горят желанием воевать вместо большевиков. Устранив момент максимальной опасности, они постепенно отходят в сторону, по возможности давая большевикам уроки того, как, с их точки зрения, надо правильно воевать, и поставляя им за золото различное вооружение, устаревшее в мире будущего и полное сокрушительной мощи здесь.

Канарис сделал паузу и облизал пересохшие от волнения губы.

– Что касается судьбы Рейнхарда Гейдриха, – продолжил он, – то удалось выяснить только то, что в самом начале сентября на аэродром Красновичи, полностью контролируемый пришельцами, приземлился немецкий истребитель, пилот которого сдался в плен представителям русской армии из будущего. Кто он такой, наш информатор просто не знает. Чуть позже этого немца забрали офицеры русской военной разведки, и больше о нем ничего неизвестно. Что касается того немецкого истребителя…

– К черту истребитель, мой добрый Вильгельм, – слабо махнул рукой Гитлер, – не в нем дело. Сложив два и два, я могу сделать выводы, что сам послал моего доброго Рейнхарда на верную смерть, потому что ненавидящие нас пришельцы из России будущего наверняка повергли его самым жестоким пытками, ни на минуту не поверив в его миротворческую миссию. Теперь вот что, херрен генерален – если, как доложил мой добрый Вильгельм, русские из будущего избегают непосредственного участия в боевых операциях, то дайте генералу-фельдмаршалу Листу все, что он попросит. Он должен как можно дольше сдерживать большевиков и их ужасных покровителей и не пускать их в Европу. За это время мы обязательно должны что-нибудь придумать, и мы придумаем это, ведь с вами гений вашего великого фюрера. Поэтому действуйте, действуйте, действуйте, а не сидите на месте.

Произнеся эти слова, Гитлер обвел своих генералов полубезумным взглядом и, шаркая ногами, вышел из своего кабинета.

* * *

полчаса спустя, там же. стенографистка Ада фон Буркхардт.

Возможность работать в штабе нашего великого фюрера, ведя для истории записи его встреч и совещаний, являлась для меня неслыханной удачей и пределом счастья. Сказать честно, для того чтобы достичь этого положения я шла долго и упорно, стараясь изо всех сил пробиться поближе к моему кумиру; и могу сказать, что это у меня получилось. И сегодня, как обычно, я тихо и незаметно делала свою работу, сидя в отведенном для стенографисток углу комнаты для совещаний. Я не осмеливалась поднимать голову слишком часто, но все же не могла удержаться от того, чтобы хоть изредка не взглянуть на любимого миллионами немцев и немок идола нашего немецкого народа. «Гигант» – с неизменным благоговением называла я его про себя. Действительно, находясь в одном помещении с этим человеком, я казалась самой себе маленькой и ничтожной. И всякий раз я замечала, что нечто подобное испытывают и остальные – неважно, мужчины это или женщины, генералы или обычные стенографистки.