Снежный Тайфун

Но самое невероятное заключалось в том, что всесильный начальник следственной части НКВД СССР по особо важным делам майор ГБ Лев Влодзимирский, трепеща и бледнея, стоял перед старшим этих ландскнехтов, баюкая травмированную руку, из которой только что был выбит наган. А тот, широко расставив ноги, зачитывал этому мучителю и садисту, еще несколько минут назад всесильному и внушающему ужас, подписанный Берией и завизированный самим Сталиным⁶² ордер на его арест по подозрению в совершении множества преступлений, подпадающих под статью 193, пункт 17"б" Уголовного Кодекса РСФСР⁶³.

Не успел Рычагов осознать, что бы это значило, как с него и его товарищей по несчастью сняли наручники (на Влодзимирского, наоборот, наручники были надеты). После этого бывших подследственных, превратившихся в граждан с неопределенным статусом, попросили пройти в автобус-кунг без окон, припаркованный на обочине, рядом с двумя большими восьмиколесными броневиками, и занять места «согласно купленным билетам». Немудреный юмор вместо смеха вызвал только у ничего не понимающих людей только кривые гримасы.

Уже направляясь к машине, Рычагов увидел в бесформенной толпе, в которую превратились смешавшиеся в кучу подследственные, не только своих «подельников» по делу «авиаторов» – Локтионова, Штерна, Смушкевича, Проскурова, Арженухина, Володина, Сакриера, но и свою жену Марию Нестеренко – и сердце его трепыхнулось, пронзенное острой жалостью. Мария была арестована двумя днями позже него «за недонесение», и жизнь в камере центральной тюрьмы на Лубянке уже успела наложить на нее свой отпечаток. Спина ее ссутулилась, а лицо стало бледным и застывшим, каким-то каменным, и только глаза горели на нем лихорадочным блеском и все время двигались, словно кого-то выискивая. Конечно же, она высматривала его – ведь до сей поры свидеться им не удавалось. При этом она чуть шевелила губами и даже не пыталась заправить обратно выпавшую на лоб из-под платка прядь непослушных волос, намного отросших. Маша – жесткая, волевая и уверенная в себе! Сейчас, в этом бесформенном одеянии, в сером платке, потерянная и отрешенная, она была мало похожа на себя прежнюю. И тем сильнее разгоралось в сердце Рычагова желание защитить ее, согреть, спасти, сделать прежней отважной летчицей, способной дерзко бросить вызов пространству и времени…

Конечно же, Рычагов приостановился, нарушая строй и хотел было уже крикнуть: «Маша!» Но тут она и сама его заметила. И тотчас лицо ее изменилось – словно невидимый художник легкими мазками принялся расцвечивать его. Оно потеплело, ожило – и вот уже невольная улыбка проступила на нем; вся она подалась навстречу мужу, неслышно, словно боясь поверить, шепча его имя…

Особого времени на размышления у Рычагова не было. Он смог только протолкаться поближе к жене, и уже при самой посадке ему наконец удалось взять ее за руку, почувствовав в пожатии ладони всю гамму чувств, обуревавших ее. Это была и безмерная радость, что они встретились, и удивление превратностям судьбы, проявления которых они могли только что наблюдать, и безмерная любовь, и благодарность, и робкая надежда… Они избегали смотреть друг другу в глаза, и только руки их вели безмолвный разговор. И головокружительное ощущение этого мимолетного короткого счастья заставляло этих двоих острее ощутить всю ценность жизни, преданности и любви. Кто знает, что будет с ними потом? Пока же эти двое наслаждались коротким мгновением, подаренным им судьбой, и избегали загадывать что-либо на будущее.

Благодаря тому, что они так и не размыкали рук, им как бы ненароком удалось примоститься рядышком на одном сидении. Однако, как вскоре оказалось, все это были напрасные хитрости. Конвоиры, усевшиеся у выхода, не собирались ни в чем препятствовать своим подопечным до тех пор, пока те не пытаются встать с мест, что-нибудь выкрикивать, и вообще всячески «нарушать порядки». Наконец все расселись, дверь закрылась, отрезав находящихся внутри людей от солнечного света; с тихим урчанием завелся мощный двигатель – и автобус, сопровождаемый бронетранспортерами, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стал разгоняться по пустынной дороге. Только сейчас, сидя в относительном комфорте рядом с теплой, прижимающейся к нему Машей, Рычагов, вспомнив предшествующие моменты, вдруг осознал, что «ландскнехты» поместили Влодзимирского не в автобус с его бывшими подследственными, а бесцеремонно затолкали в один из своих броневиков…

Несмотря на довольно большую скорость, которую развивал автобус, ехать пришлось достаточно долго, никак не меньше шести часов. Все это время супруги обменялись лишь несколькими фразами:

«Ну как ты?»

«Я хорошо, а ты?»

«И я в порядке…»

«Что же теперь?»

«Не знаю, но мне кажется, что все будет хорошо…»

Они не говорили о своих чувствах. Они не жаловались друг другу на свои лишения. Если судьбы будет милостива, то они еще наговорятся всласть… А пока забитый до отказа автобус не располагал к нежным излияниям.