Снимаем порно

Для Арабеллы, как вскоре выяснилось, Лихтенштейн был местом воспоминаний молодости — сюда много лет тому назад она часто приезжала летом навестить свою кузину, Дениз, во время каникул в Парижском лицее. И здесь же она впервые пережила любовную историю.

— Это было самое замечательное место, — говорила она Борису, расхаживая по комнате, доставая вещи из чемодана, лежавшего раскрытым на кровати, и вешая их во встроенный шкаф — делая это плавными, хорошо продуманными движениями, проворно, но без спешки и лишних движений, с кошачьей грацией, — прекрасное место, — продолжала она, — куда мы всегда отправлялись на… пикник. — Она улыбнулась Борису, не будучи уверенной в этом слове. — Пикник, да? — У нее был легкий акцент, в общем-то восхитительный, а голос — мелодичным — и хотя она говорила по-английски почти в совершенстве, но заботливость, с которой она выбирала каждое слово, придавала ее речи чарующе неуверенный оттенок, обманчиво кокетливый.

Борис лежал на спине на кушетке, сцепив руки за головой и наблюдая за ней.

— Да, — кивнул он, — пикник.

— Я покажу тебе это место, — сказала Арабелла, вешая в шкаф вельветовый жакет цвета крови. — Это в десяти минутах езды от Вадуца. — Она обернулась и прислонилась спиной к дверце, закрывая ее. — Теперь расскажи мне о картине — я буду одета в красивые-красивые вещи?

— Ты будешь снимать кучу красивых-красивых вещей.

— О, да, — засмеялась она и пересекла комнату. — Картина не получится солидной, пока я этого не сделаю, не так ли? Теперь скажи мне, моя машина прибыла из Парижа?

— Она на стоянке перед отелем, — сказал Борис, весело изучая ее. — Разве ты не заметила ее, когда мы подъехали?

— Нет, — ответила она, поднимая брови с нарочито высокомерным видом и игриво передразнивая его собственный ровный усталый тон. — Я не «заметила ее, когда мы подъехали». Я вообще не замечаю подобных вещей. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — И, дорогой, когда я с тобой, я вообще ничего не замечаю! — Она взглянула на свои часы. — Теперь выслушай мой славный план. Сейчас почти время ланча, да? Мы отправляемся в закусочную, берем там чудесные вещи — паштет, артишоки, холодную утку, сыр, что ты еще хочешь… заказываем чудесную бутылку «Пуили Фюисе»… потом я отвожу тебя на место наших пикников — мое сокровенное место, — тихо добавила она эти слова, не глядя на Бориса, а смотря в окно, и продолжала, как будто была где-то далеко, — …для меня это вдруг стало важно… я хорошо это чувствую. — Она опять повернулась к нему с особенной улыбкой — отражающей истинную дружбу наряду с легким оттенком одновременно горького и сладкого воспоминания о минувших днях: посвоему она была исключительно романтична. — Это хорошо, да? Мой план? А ты сможешь рассказать мне о картине.

Борис кивнул.

— Он очень хороший план. — Б. встал и потянулся. — Как насчет того, чтобы в костюмерной сняли твои мерки до того, как мы поедим? Это займет лишь несколько секунд.

Арабелла снова придала себе высокомерный вид.

— Мои мерки?

— Элен Вробель знает их?

Новость, казалось, заинтересовала ее.

— Элен Вробель работает над этой картиной? — Затем она отогнала от себя появившуюся мысль, пожимая плечами с безразличием — «пусть-они-едят-свой-пирог». — Элен Вробель знает мои мерки, — сказала она, констатируя факт. — У Элен Вробель есть мои выкройки — на все.

— Хорошо, — сказал Борис, склонив голову к одному плечу и изучая ее фигуру. — Они не должны были сильно измениться. На мой взгляд, ты выглядишь о'кей. Поехали.

Арабелла засмеялась.

— «Выглядишь о'кей», не так ли? Хорошо. — Она взяла его руку, и они отправились. — Мои мерки, — отчетливо произнесла она, — ни на сантиметр не изменились со времени… — Она подыскивала слово.

— Со времени «Синей птицы счастья»? — предположил Борис.

Она бросила на него быстрый удивленный взгляд, но он только улыбнулся.

— Точно, дорогой, — сказала она ровно, — ни на сантиметр со времени «Синей птицы счастья». — Она наклонилась и очень нежно укусила его за ухо.

8

Жемчужно-голубой «Мозератти», затягивая в себя свежий воздух и подвывая, катил по пустынной альпийской дороге, подобно артиллерийскому снаряду, медленно проносясь по длинным наклонным кривым, как если бы находился внутри пневматической трубы. Арабелла утверждала, и, вероятно, это была правда, что ее учил водить машину сам Фанджио. Даже если так и было, ее мастерство было необычайным. Сказать, что она водила машину как мужчина, означало бы не сказать ничего. Она вела машину с искусностью водителя, удостоенного гран-при, но гораздо расслабленнее, без каких бы то ни было признаков скованности, которая могла бы сопровождать напряженную сосредоточенность; казалось, она ведет машину с большей мягкостью и фацией, чем мужчина, при этом поддерживая оживленность немного театрального монолога и одаривая Бориса короткой, но обезоруживающей улыбкой. Арабелла не придерживала машину на поворотах при скорости 70 миль в час.

Он наблюдал за ее лицом, уже давно зная об ее умеренном приятном возбуждении.