Снимаем порно

— Нет, нет, я имею в виду, что это… удивительно… великолепно. Мы должны использовать твою историю — для твоего эпизода в фильме.

— А что же будет с историей, которую вы уже подготовили?

— Она выглядит любительской по сравнению с твоей. На самом деле у нас не было истории — только некоторые идеи, в основном образные, о двух девушках, занимающихся любовью. В твоем же случае мы можем использовать и дядю. Это будет ужасающе — нечто на любой вкус.

— Но я не смогу — не смогу с дядей, я имею в виду, я просто не смогу этого сделать.

У Бориса внезапно появилась дикая мысль предложить Сида в качестве дяди, но затем он решил обдумать все получше.

— Но разве ты не понимаешь, что отвращение, которое ты почувствуешь, будет идеальным — оно будет в точности таким, каким и должно быть.

Она покачала головой, не глядя на него.

— Нет, это невозможно. Я бы сделала для тебя все, Борис, я сделаю это перед камерой с девушкой, буду целовать, заниматься с ней любовью, делать все, что ты хочешь… потому что я верю в это… я это чувствую… и потому что знаю, что это во имя искусства! Но я просто не могу сделать то другое, пожалуйста, не проси меня.

— Хм-м, — Борис обдумал сказанное ею, потом вздохнул, — … о'кей, мы используем дубли при съемках крупным планом — когда подойдем к съемкам вплотную — эрекция, проникновение и так далее, мы используем кого-нибудь еще. Я уверен, ты сможешь сделать подобающее выражение лица.

— О, я сделаю, — сказала она, потянувшись и с благодарностью касаясь его, — я обещаю тебе, что сделаю, Борис. — Она подняла на него свои огромные серо-зеленые глаза и печально улыбнулась. — Мне так жаль, Борис, — ты знаешь, как я всегда стараюсь сделать все, что ты хочешь. Я люблю тебя, ты знаешь, — тихо добавила она, опуская глаза.

Пристально наблюдая за Арабеллой, пока ее настроение так менялось, и по-прежнему помня о своей нешуточной эрекции, Борис внезапно обнаружил, что смотрит на нее глазами Сида, вспоминая образное выражение, которое тот использовал — «фантастично заставить кончить красивую лесбиянку», и так далее, и он мимолетно задумался над тем, а не попытаться ли на самом деле пережить это с точки зрения Сида. Но более того, будучи столь сильно привязан к ней и чувствуя столь срочное нетерпение, он считал почти невозможным поверить, что ей это не понравится. Его заинтересовало, как она отреагирует, если он будет просить ее… умолять… взывать к ее дружбе, верности… поклянется, что это вопрос жизни и смерти… или, вероятно, если он предложит ей быть сверху — тогда она не будет чувствовать над собой господства. Его напряженный член уже достиг состояния, иногда описываемого (писаками) как «пульсирующее вспучивание». Он также с некоторым беспокойством вспомнил, что в суете последних двух недель пренебрегал своими потребностями.

— Знаешь, почему ты мне так нравишься? — спросила Арабелла, снова глядя на него, — или хотя бы одну из тех причин, почему ты мне нравишься? Потому, что ты всегда принимал меня такой, какая я есть. Да?

— Хм-м, — пробормотал Борис, не слишком уже уверенный в этом, и нетерпеливо заерзал.

— Я знаю, что ты любишь женщин, — продолжала она, — и что, возможно, иногда ты думаешь обо мне как о женщине, у меня действительно есть некоторые женские качества. Или, если говорить более правильно, некоторые качества «Инь». — И словно благодаря удивительной интуиции или как будто она и правда что-то почувствовала, Арабелла потянулась и мягко положила ладонь на его брюки там, где обозначалась напряженность одеревеневшего мускула, и подняла к нему свое прекрасное лицо с сияющей и доброй улыбкой. — Это для Арабеллы?

Борис, обычно пресыщенный в этом отношении, почувствовал необъяснимый привкус разочарования, его член затрепетал и поднялся от ее прикосновения, как бы от слабого электрического шока.

— Я начинаю думать, что да, — произнес он.

— О, Борис, ты чудесен, — сказала она с чарующим смехом и, медленно расстегнув молнию, вытащила его наружу — осторожно держа и изучая. — Только взгляни на него — весь трепещущий и полный желания, и некуда пойти.

— Некуда войти, ты хочешь сказать, — Борис пытался удержаться в рамках светского тона, хотя про себя убеждался, что она одна из величайших в мире дразнительниц членов.

— Почему они должны быть такими большими? — спросила она, склонив голову набок, рассматривая его с надутыми губками, как маленькая девочка. — Будь они не таких размеров, возможно, я бы могла это сделать.

— Извини, — сказал Борис.