Снимать штаны и бегать

Седина посеребрила виски и усы Харитона Ильича, и в полном соответствии с фольклорной мудростью, в его ребро уперся рогом хулиганистый бес. Случилось так, что Зозулю позвали в частную баню за городом. И позвал не кто-нибудь, а самые титулованные потомки воеводы Дрынова. Это приглашение означало для Зозули приглашение в высшую лигу избранных и потому очень ему льстило. Чем занимается в банях-саунах номенклатурная элита, Харитон Ильич выучил еще во времена работы в Райкоме комсомола. И, надо признаться, перспектива поучаствовать в таком интересном деле показалась ему заманчивой и приятно защекотала где-то в районе селезенки. Но неожиданно селезенка екнула, потому что перед мысленным взором совсем некстати предстал образ разгневанной Антонины Ивановны. Додумывать до конца эти мысли Харитон Ильич тогда не стал. Решил – как будет, так и будет. И, сочинив для супруги историю о срочном вызове из Москвы, направился в баню.

Описывать роскошь накрытых столов, тонкий смысл острот и содержательность застольной беседы мы не будем, поскольку к конфузу Харитона Ильича имеет отношение лишь количество поднятых им рюмок. Когда изысканный диалог дошел до вполне логичной реплики: «Бабы нужны?», Харитон Ильич подал свой председательский голос «За». Конечно, баламутила душу незваная тревога – Харитон Ильич уже порядком подзабыл, с какой стороны приступать к свальному греху. Но он всерьез надеялся, что молодые тела жриц любви и их умелые ласки натолкнут его на верный путь.

Девушки действительно были ласковыми и улыбчивыми. Они панибратски называли представителей славинской элиты «мальчиками» и звонко смеялись над их шутками – плоскими и закоптелыми, как противни для жарки морковных шницелей в общественной столовой.

Харитону Ильичу досталась довольно молодая и отменно грудастая труженица половой индустрии с выразительным ртом и большими, но почему-то грустными глазами. Она назвалась Сюзанной, отвела Харитона Ильича в отдельный кабинет, где увлекла на безразмерную кровать. Поначалу Харитон Ильич, опьяненный запахом ее волос, относительной свежестью тела, новизной обстановки и теплым коньяком, почувствовал забытое возбуждение и даже игриво укусил Сюзанну за ядреную ягодицу. Но, стоило ему опрокинуться на спину и закрыть глаза, как перед мысленным взором вновь возникла суровая супруга Антонина Ивановна. Харитон Ильич потряс головой. Но в результате встряски образ супруги сменился заслуженной оппозиционеркой Хохловцевой, которая яростно клеймила его позором прямо с Думской трибуны. А потом уж и вовсе пошли какие-то ненужные отчеты, речи и протоколы заседаний. Словом, та часть Харитона Ильича, ради удовольствия которой и была вызвана на банкет Сюзанна, выказала полное пренебрежение к ситуации. Тщетно Сюзанна растрачивала свое мастерство.

Харитон Ильич, сославшись на необходимость совершить срочный звонок государственной важности, сбежал в уборную. Там он, скинув простыню, с яростью посмотрел на то, что до недавнего времени привык считать предметом своей мужской гордости. Гордиться на этот момент, увы, было нечем.

Разгоряченный коньяком, Харитон Ильич встал в решительную позу и топнул по кафелю босой пяткой. В голове его, замутненной алкогольными парами, всплыли смутные образы служащих аппарата городской Думы. Все эти люди, как он успел убедиться, совсем не глупые – с недавних пор (аккурат после назначения его на должность думского председателя) начали оказывать Зозуле небывалые знаки внимания. При встрече с ним лица служащих расцветали счастливыми улыбками. Они начинали делать ему комплименты, которых не делали никогда до его избрания спикером. Хвалили костюм, галстук и стрижку. Хвалили его выступления на думских сессиях. Словно состязаясь, они хвалили даже беспорядок на его рабочем столе, утверждая, что это признак творческой натуры. Но самое главное – они начали безропотно слушаться его приказаний. И не просто слушаться, а угадывать любое его желание, даже если оно не успело полностью оформиться в его голове. Окружающие проявляли столько рвения, подобострастия и исполнительности, спеша воплотить в реальность любой барский каприз Харитона Ильича, что за несколько месяцев руководящей работы он начал чувствовать себя кем-то, вроде супермена. Иногда Харитону Ильичу всерьез казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, как горы сдвинутся с места и начнут водить вокруг него хоровод. Вот и сейчас, в уборной, воскресив в памяти это ощущение власти над людьми и событиями, он был твердо уверен, что его приказ не может быть проигнорирован.

– Встать! – рявкнул он, скосив глаза вниз и нахмурив брови.

– Встать, ядрен-батон!

По этому крику все 300 сотрудников аппарата Думы, включая гражданку Тушко, весившую не менее полутора центнеров, в доли секунды подскочили бы и вытянулись в струнку. Но сейчас, когда речь шла не о крупном коллективе, и даже не об отдельном человеке, а лишь об одной-единственной сравнительно небольшой части тела, где-то в вертикали власти произошел сбой.