Снимем, товарищи, шапки!

Фрау Доктор? Карбышев не успел спросить, что за благодетельная особа эта фрау. «А жаль! Черльтовски жаль!» Молодые врачи-поляки тоже не имели понятия о фрау Доктор. Аптекарь почему-то перестал появляться в бараке. Между тем капли делали свое дело: температура Карбышева поднималась, постепенно подбираясь к норме, пульс креп и наполнялся, самочувствие улучшалось изо дня в день. Этакие прекрасные капли… Но только ли в них секрет? История капель заключала в себе нечто поистине странное. И почему-то это странное действовало на Карбышева как радость. Тоска и уныние, больно сжимавшие до сих пор его сердце, вдруг исчезли. И сердце забилось, оживленное непонятным предощущением счастья. Да, капли – отличная вещь. Но то, что существует в Хамельбурге фрау Доктор, думающая о советских военнопленных и протягивающая им в гибельную минуту руку дружеской помощи, – это неизмеримо лучше, важнее, нужнее, дороже всяких капель. Обычное состояние жизнерадостности, бодрости, легкости и физической силы быстро возвращалось к Карбышеву. Ему уже начинало казаться, что чудо выздоровления могло бы совершиться и без капель, коль скоро есть на свете чудодейственная фрау Доктор. Эта необыкновенная женщина представлялась ему красивой, полной, средних лет, с очень твердым характером и, может быть, в очках…

Через несколько дней стало известно, что аптекаря больше нет в канцелярии ревира, – его убрали.

* * *

Дрейлинг был прав: сцена на плацу, когда Карбышев отказался исполнить требование лагерного офицера, произвела на заключенных сильное впечатление, и, действительно, весь лагерь после этого заговорил: «Вот как должен вести себя в плену настоящий советский человек!» Но тотчас же после этой сцены Карбышев исчез: сначала выдержка в карантине, потом ревир. Бюро подпольной организации не сомневалось, что на него ведется охота со стороны лагерной администрации. Средством подобных воздействий служили обычно самые разнообразные провокации. Следить за провокациями и обезвреживать их бюро почти не могло: ревир был для него труднодоступен. А кто могпоручиться, что, предоставленный самому себе, старый больной генерал не ослабеет духом, не поддастся, не поплывет по течению? Сцена при обыске на плацу ясно показывала, как много значила твердость Карбышева для укрепления в пленных надлежащего настроения и какой непоправимый ущерб этому настроению нанесла бы его слабость. Но как проникнуть в ревир, как установить прямые отношения с Карбышевым, поддержать и охранить его бодрость? По-видимому, и лагерная администрация не хуже бюро понимала, какую роль способно сыграть популярное имя Карбышева здесь, в Хамельбурге, – в центре работы по отбору пленных и проверке методов фашистской пропаганды. Потому-то и вцепилась она в старика и держит его в строжайшей изоляции от лагерного населения. Как переловчить администрацию?…

Бюро еще ломало голову над этим вопросом, а пленные, возвращавшиеся из ревира в общие бараки, уже рассказывали о Карбышеве удивительные вещи. Да, конечно, Карбышеву тяжелее других. Трудно по годам, да и потому еще, что наседают на него гитлеровцы. Но старик не сдает. Наоборот. Голова его ясна. Мысль в постоянной работе. Больные жадно прислушиваются к его громким и смелым речам. Карбышев рассуждает вслух. Его главная идея: наш народ непобедим. Он приводит на память, разъясняет исторические факты; сопоставляет, связывает, устанавливает аналогии; и доводы из времен польской и французской интервенции, из эпохи гражданской войны и борьбы с Антантой так и подбираются один к другому, таки срастаются в общее: «Народ непобедим!» Лживая пропаганда фашистских газет не сходит в ревире со скамьи подсудимых. Блиц-авантюра… Фашисты идут на Москву без резервов… На все – расчет и доказательство. А мы защищаемся с тем самым упорством, которое прославило русского солдата во множестве битв и осад… Пусть Гитлер именует паралич своих армий под Москвой «открытием временной позиционной войны». Только глупцы не понимают, в чем дело. Гитлеру до зарезу необходимо привести в порядок свои потрепанные войска, пополнить их людьми и техникой, пусть он называет это подготовкой к «решающему весеннему наступлению». Но ведь мы-то знаем, что судьба войны решена.