Сними обувь твою

– Уолтер, что случилось? К ней повернулись два бледных лица. – Одну минуту, милая… – Генри, я понимаю. Но раз уж я столько слышала, будет хуже, если я начну гадать и раздумывать. Лучше скажи мне все, Уолтер. Мама? Брак их матери пришел к своему логическому завершению. Однажды ночью Карстейрс украдкой ушел из дома, унеся с собой все ее деньги – доход за последние три месяца, и бежал за границу с другой женщиной. Его покинутая жена стареющая, оставленная друзьями, нищая, – стыдясь обращаться к детям, которых она оттолкнула, отравилась крысиным ядом. Полицейские, с опозданием явившиеся, чтобы арестовать Карстейрса за какое-то преступление, нашли ее уже в агонии. Уолтер посмотрел на сестру страдальческим взглядом. – Это и моя вина, Би. Ведь из нас троих она только меня и любила. Если бы я был добрее к ней, этого могло бы не случиться. Она взяла его за руку. – Не упрекай себя, милый; ты ничем не мог ей помочь. Нельзя спасти человека, который дошел до такого падения. Она повернулась к мужу. – Не бойся за ребенка, Генри. Да, это очень тяжело, но я не буду волноваться. Дай Уолтеру стакан вина и попроси миссис Джонс накормить его. Он совсем измучен. И постарайся, чтобы дети ничего не слышали. Мне… мне надо лечь. На следующее утро ребенок родился мертвым. Некоторое время ее собственная жизнь была в опасности; наконец доктор сказал Генри, что она будет жить, но что ей больше нельзя иметь детей. Генри сел рядом с ее кроватью и дрожащим голосом передал ей слова врача. Он ни на мгновение не усомнился в том, что этот приговор такая же трагедия для нее, как и для него. Она начала по-матерински ласково утешать его: – Тебе это так тяжело? Ведь у нас есть четверо крепких и здоровых детей. И не огорчайся из-за меня: у меня будет достаточно дела воспитывать трех сыновей и дочь. Я рада, что у нас есть дочка, – тебе так хотелось, чтобы у мальчиков была сестра. Она смотрела на него дружелюбным и жестоко ясным взглядом. Бедный Генри, он ведь не виноват в том, что он – Генри. Не по своей воле он родился грубым в желаниях и глупым. Он даже неспособен понять, что он с ней сделал. А кроме того, он спас ее от этой ужасной четы, дал ей чудесный дом, достойное положение в обществе и по-своему, неуклюже старался быть добрым к ней. Теперь, когда она свободна до конца дней своих свободна – от мерзости и отвращения, от позора насильственного материнства, она, быть может, привяжется к нему, словно к большому, глупому и преданному псу. У собак тоже бывают неприятные привычки, они тоже глуповаты, тоже стараются лизнуть тебя в лицо, а напроказив и перепачкавшись, приходят к тебе, ожидая, что ты их утешишь и почистишь. И все-таки мы любим своих собак. Она погладила его по руке. Это была ее первая невынужденная ласка за все годы их супружеской жизни. – И помни, я всегда сумею понять, что в тридцать пять лет для тебя не все кончено. Но будь осторожнее, выбирай– с кем, ради детей. Не плачь, милый. Я знаю, что ты любишь меня. Он ушел, смиренно и благодарно поцеловав ее. Дорогою ценой куплена эта свобода. Ее охватил жгучий восторг. Да, ее брак был грязной сделкой. Но разве брак может быть иным? Она не хныкала и сдержала слово. А теперь она свободна. Она заработала право распоряжаться собой отныне и навсегда. Она растягивала свое выздоровление, наслаждаясь каждой минутой покоя. Это был ее первый отдых, и она никак не могла с ним расстаться. Она устала бороться с волнами и была рада на время отдаться течению. Ее собственная загубленная жизнь, разбитая жизнь ее брата, ужасы Кейтерема, крысиный яд… зачем терзать и мучить себя из-за того, чего нельзя изменить?