– Ой, вот уж не думаю, что твоя роль будет состоять именно в этом, – слегка улыбнулась Белла.
Я предостерегающе погрозил ей пальцем:
– Никаких сплетен. Пока что мы все неплохо ладим, и работенка здесь непыльная. Давай не будем заглядывать дальше.
Белла рассмеялась:
– Может быть. Но ты кое-что не заметил. – Я вопросительно поднял брови. – Он слова не сказал за всю дорогу.
Она была права. Конечно, я заметил это, но заставил себя об этом не думать. Человек, настолько жаждущий одобрения, настолько озабоченный своим статусом, настолько готовый поделиться со всем миром своими приключениями, как Саймон Рассел, проводит вечер за приватной беседой с молодой и красивой графиней – и не горит от нетерпения этим похвастаться. Это может означать лишь одно – история только начинается.
Так и случилось.
Глава двенадцатая
Я, должно быть, не так внимательно следил за происходящим в тот период, как мог бы, потому что незадолго до начала съемок в Бротоне я познакомился с девушкой, на которой собирался жениться. Она не играет значительной роли в истории Эдит, так что я постараюсь быть кратким. В нашей встрече не было ничего необычного. Мы познакомились во время коктейля на «Итон Террас», который устраивал друг моего дяди и, так уж получилось, ее матери. И я, и она не очень хотели туда идти. Меня представили ей почти сразу, как она появилась (с упомянутой матерью), и я незамедлительно решил, что это – моя будущая жена. Ее звали Адела Фицджеральд, ее отец был ирландский баронет, один из первых, получивших этот титул, как она имела обыкновение подчеркивать время от времени. Она была статная, красивая и держалась по-деловому, и я сразу понял – вот человек, с которым я, вполне вероятно, буду счастлив до конца моих дней. И потому я был очень занят следующие несколько месяцев, стараясь донести до нее эту истину, которая была очевидной и само собой разумеющейся для меня, но совсем не казалась неоспоримой ей. Каким образом человек делает выбор в таких случаях, сейчас, когда я уже женат и счастлив, остается для меня такой же тайной, как и тогда, когда я бегал за почти незнакомой мне девушкой. Я столько лет безуспешно пытался найти себе подходящую пару, что может показаться нелогичным, что я мог обрести именно то, что нужно, в одно мгновение, – но случилось именно так. И с тех пор у меня ни разу не появилось ни малейшей причины сожалеть об этом решении.
Я скрывал Аделу от знакомых какое-то время. Когда тебе скоро сорок, все склонны поднимать гомон из-за любой спутницы, с которой увидят тебя больше одного раза, – так что я подумал, что буду держаться тихо, пока не увижу, что «в этом что-то есть». Как бы там ни было, в конце концов я почувствовал, что так оно и есть, и представил ее всем. Мои друзья из общества и значительная часть моей семьи были рады, что, вопреки их опасениям, я выбрал себе невесту из старого мира, а не из моего нового. Мои театральные друзья – более великодушные, пусть и более легкомысленные – просто были рады, что я кого-то себе нашел.
Съемки уже почти закончились, когда я предложил Аделе приехать однажды в пятницу в Суссекс, посмотреть, как снимают фильм, и погостить пару дней в нашем коттедже. Все было вполне благопристойно, я предоставлял ей свою комнату, а сам отправлялся спать на диван в гостиной, чем очень развеселил Беллу. И вот в назначенный вечер Адела приехала из Лондона в своем довольно потрепанном зеленом «мини», я представил ее остальным обитателям дома за веселым и, благодаря Белле, очень вкусным ужином, и она пообещала присоединиться к нам на площадке на следующий день, после того как купит кое-что.
На следующее утро, еще до ее появления, ко мне широкими шагами подошла Эдит. Мы снимали в розарии, который находился в конце небольшой аллеи, отходившей от дома. Изначально сцена планировалась на первую неделю, но откладывалась снова и снова, и вот мы снимали ее в середине октября. Как бы то ни было, удача не подвела наших опасливых продюсеров, и день выдался ясный и жаркий, как настоящий июльский. Я почти разозлился, что их недальновидность была столь не по заслугам вознаграждена. Это был длинный эпизод с участием Элизабет Ганнинг (самая свирепая из американок, Луанна) и Кэмпбелла (Саймон) в любовном дуэте, который в конце концов прерывает Криви (я). Я читал, ожидая своей очереди, и, должен сказать, наслаждался обстановкой, погодой и розами, когда показалась Эдит.
– Что я слышу? А ты темная лошадка. – С последним утверждением я согласился. – Это серьезно?
Я заметил, что раз уж установлено, что я темная лошадка, то, следовательно, она ничего об этом не узнала бы, если бы все не было серьезно.
– Она актриса?
– Нет, конечно.
– К чему такое негодование? Почему бы ей не быть актрисой?
– Но она не актриса. Она работает у «Кристи».
Эдит скорчила презрительную гримасу:
– Не одна из этих графских племянниц в приемной, которая сначала говорит с тобой снисходительно, а потом не в состоянии ответить ни на один вопрос?
– Именно. Только она не графская племянница, а дочь баронета.
– Как ее зовут?
– Адела Фицджеральд.