Сногсшибательная Мэри (ЛП)

Я направляюсь в гостиную. В квартире Мэри небольшой беспорядок в самом лучшем смысле этого слова. Немного хаоса, который почему-то позволяет чувствовать себя как дома. Квартира выглядит обжитой и одомашненной. На икеевских стенках висят фотографии маков в черных икеевских рамках. Тут и там лежат игрушки для собак, и повсюду ощущается очень успокаивающее присутствие Мэри. Я замечаю несколько вязальных спиц и пряжу в корзинке возле одного из стульев перед телевизором, а также экземпляр «Вязания для чайников», выглядывающий наружу. Я подхватываю Энни на руки и крепко прижимаю к себе.

Из кухни доносится шипение масла на сковороде и звук открывающегося и закрывающегося холодильника. На экране этикетки оливкового масла прилипают к вращающимся бутылкам.

Внезапно, я вспоминаю, что оставил Майкла в вытрезвителе. В моей голове всплывают образы, как он бил кулаками по прутьям, как хмурился, свирепел и ревел. По правде говоря, я, вероятно, мог бы вытащить его оттуда. Но я этого не сделал, потому что он заслуживает того, чтобы быть там, посреди рвоты и шума. Ни разу, ни разу он не спросил об Энни. В моих руках девочка переворачивается и засовывает большой палец в рот. Я убираю её волосы со лба пальцами и смотрю на шрам на её щеке. Внутри у меня всё переворачивается. Этот шрам у нее по моей вине — Энни получила его, когда маленький мяч для детского бейсбола, в который мы играли, отскочил от земли и ударил её в глаз. И когда это произошло, я помню, как подумал, что, возможно, соцслужбы решат, что это сделал Майкл. Может быть, детский сад, за который я плачу, наконец, поймет, на что похожа её жизнь, и что крики и вопли ранят её гораздо больше, чем любая царапина на коже.

Я слышу шаги Мэри и вижу, как она входит в гостиную, держа в руках тарелку с двумя бутербродами и маленькой миской кетчупа.

Кетчуп. Эта женщина точно знает меня, как облупленного.

Я макаю сэндвич в кетчуп и откусываю огромный кусок. С набитым ртом я говорю:

— Я устал, а когда я устаю, у меня нет фильтра. Поэтому, возможно, я слишком тороплюсь. — Я запихиваю в рот ещё один большой кусок. — Но раз уж ты приготовила для меня жареный сыр с кетчупом, я думаю, что мы должны быть вместе.

Мэри хихикает и сворачивается рядом калачиком, наблюдая за мной в мерцающем свете телевизора.

Часть меня понимает, что она, вероятно, собирается сказать что-то вроде «Полегче» или «О, Джимми, это так глупо».

Но Мэри берет себе половину сэндвича, обмакивает уголок в кетчуп и говорит:

— Может быть и так.

Чёрт. Я внимательно слежу, как на экране телевизора изготавливают резиновые уплотнители. Кажется, Мэри действительно только что это сказала. Просто взяла и сказала, что мы должны быть вместе. Я смотрю на неё, а потом на Энни, на «Как это устроено», и на печенье, которое она также принесла с собой из кухни.

— С ней всё было в порядке? — шепчу я. Я не вижу лица Мэри, потому что она прижимается ко мне, но чувствую, как она кивает у меня на плече.

Этот кивок. Этот сладкий, полный энтузиазма кивок.

— У меня нет большого опыта общения с детьми. Но она особенная. Я действительно хочу, чтобы ей было лучше, чем сейчас.

Господи. Я тоже. Я хочу быть её отцом во всех отношениях вместо Майкла. Но это не так, и поэтому я должен брать то, что могу получить.

— По крайней мере, сегодня она счастлива и в безопасности.

Мэри протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь.

Боже мой. Счастлива не только Энни. Я тоже. Иметь возможность вернуться домой, к ней, — вот счастье. Это и есть безопасность. Это то, что мне было нужно. Этого мне не хватало.

Ничего особенного. Ничего безумного. Только она. Это. И мы.

______________________

Примечание:

1 — Fireball Cinnamon — смесь виски, корицы и подсластителя, производимая компанией Sazerac

Глава 32

Мэри

После утверждения Кёртисом нового плана занятий по физиотерапии и моих заверений, что Джимми не нужно проводить никаких дополнительных тренировок в ночное время, слава тебе, Господи, мои следующие два дня были полностью посвящены Джимми и футболу. Ровно в девять утра я отправляюсь на Солджер Филд и два часа работаю с Джимми. Мы делаем перерыв на обед, а после обеда — ещё два часа. Я изучаю его тренировочный режим, который абсолютно изнурителен. Я узнала, что он может пробежать сорок ярдов за 6,4 секунды, и, согласно некоторым показателям, которые я вообще не понимаю, это довольно медленно. Я узнаю, что когда он не беспокоится об Энни, которая теперь вернулась к своему отцу, он живет, ест и дышит футболом. Это непрекращающаяся, постоянная, почти навязчивая идея, которая может сделать человека абсолютно безумным. И он безжалостен к самому себе. На каждый пойманный мяч есть пропущенный, который Джимми помнит. Для отработки каждого тачдауна он сосредотачивается на перехватах.