«Наамрая!», — осенило Миланэ. Да-да, та самая львица, что приходила наниматься в качестве домашней прислуги, и которой пришлось выслушать отказ. — «Обиделась тогда, наверное. Только что она делает на званом вечере в фансиналле?».
И когда она почти отчаялась и приготовилась вынуть мантику Карры, чтобы понять — уходить или нет — к ней подошёл статный, одетый в прислужническое платье лев:
— Яркоогненная, красивого вечера львице-Ашаи.
Вопросительный взор. Миланэ молча уставилась на него; лишь повременив, ответила:
— Доброго вечера, сир. Чем могу быть полезна?
— Меня просили передать, что встреча состоится чуть позже. Сиятельную просят немножко подождать.
«Немножко» оказалось временем после полуночи. Миланэ порядком устала, да и все уже почти разошлись, и Эманси тоже, как лев снова подошёл к ней:
— Благородную ждут на заднем дворе.
— А где это? — устало спросила она.
— Я провожу.
Миланэ последовала. Пришлось пройти через холл фансиналла, миновать два красивых коридора с прекрасными картинами на стенах и выйти в ночную прохладу холёного заднего двора, где стоял невзрачный, но добротный дормез — большой экипаж для дальних путешествий, чрезвычайно непрактичный в городе.
— Прошу сиятельную садиться, — сказал провожающий и удалился, без всяких церемоний.
Миланэ сама открыла дверцу и взошла по ступенькам. Только закрыв её, она начала осматриваться; в то же время экипаж тронулся. Напротив неё разлеглась Фрея, одетая весьма легко, даже по-домашнему: на ней был только лёгкий хитон и накидка на плечи. Вся, ну вся в золоте: подвески — золото; кольца — золото; ожерелье рядом с амулетом Ваала — золото; браслеты — золото; нахвостное кольцо — золото; венец — золото; предки, даже опоясана она тонкой золотой цепью. Жестоковластный триумф роскоши.
— У меня сегодня выходная ночь, — Фрея погладилась по загривку. — Целых три дня свободна. В иное время моё тело уже давно бы валялось в постели.
— Приветствую Фрею, — уселась Миланэ. — Превосходная была на этом вечере? Я не видела.
Она хотела закинуть лапу за лапу, но таким образом кончики нижних когтей оказались бы слишком близко к Фрее; посему Миланэ села, прижав коленки: чинно, даже церемонно; а хвост пустила вдоль дивана.
— Была. Не люблю шума, — брезгливо махнула Вестающая ладонью. — Мы с хорошими друзьями уединились в одной из комнат фансиналла…
Не желая продолжать, она взяла чашечку с подожжёнными благовониями, помешала к ней тоненькой палочкой, и поставила обратно в углубление на огромном подлокотнике.
— Люблю хорошие запахи.
— Я тоже, — вослед молвила Миланэ.
— Вот что, близкая Миланэ, — изменившимся тоном начала Фрея. — По традиции, близких к Вестающим Ашаи так и называют — «близкие». Это так, чтобы ты знала. Что хочу сказать. Для того, чтобы наша дружба стала долгой, мы должны охранять её от всякой праздной болтовни и кривотолков. «Великие дела требуют тишины» — говорил Семстарий Блистательный. То бишь мы не должны о ней распространяться где попало. Надеюсь, ты меня понимаешь, — молвила Вестающая, опустив голову вниз и чуть прижав уши.
— Да, — строго согласилась Миланэ.
— Никто не знает, что ты была у меня дома. Кроме тех, кому надо. И никто не знает, что ты сейчас едешь со мной. Кроме тех, кому надо. Для всех ты та, кто ушла на праздник в фансиналл и задержалась там далеко за полночь.
— Я понимаю.
— Надеюсь, за эти дни ты успела заметить, что все твои личные неприятности исчезли. Мне кажется, ты вполне осознаёшь, что это не просто добрая воля судьбы, а старания вполне конкретных личностей.
— Осознаю. Но ещё есть вопр…
— Я ничего не забыла, Миланэ, — взмахнула Фрея хвостом, и зазвенело золото. — Я прекрасно помню о твоих делах и надеюсь, что ты столь же ревностно будешь о помнить о делах подруг. Я знаю, что ты крайне озабочена судьбой Амона и сразу перейду к этому. Так слушай сюда. Мы сможем ему помочь, но! В первую очередь мы должны дождаться суда. Должен быть суд. Он определит ему наказание. И только после этого начнём действовать вовсю.
— Нельзя ли обойтись без суда? — кончик хвоста нервно забился, даже против сильной воли. — Фрея, нельзя ли помочь ему прямо сейчас?
Ах да, она слышала себя со стороны. Тон такой просящий, умоляющий, убивающий всякую гордость. Но Миланэ боялась задеть Фрею, загубить островок надежды.
— Миланэ, понимаю, — тон Вестающей был добр. — Но иначе нельзя, и ты сейчас поймёшь почему. До суда его дело интересует всех; если заметила, в Марне прошли определённые слухи, что случилось в библиотеке, а уж о деле самого Амона и то, что ты к нему имеешь отношение, знает не так мало голов. До суда он будет интересовать многих; после определения наказания о нём все за-бу-дут. Он исчезнет для всех.
— Но только не для меня.