Снохождение (СИ)

Миланэ протянула руку, мучительно пытаясь вспомнить, где видела эти слова, а потом вспомнила, и как только вспомнила, так сразу растаяла в немом свете… Просто растаять в неге бесконечных, ало-жёлто-оранжевых океанов тепла…

…Дилижанс тряхануло на яме; Миланэ, вздрогнув телом, аж подпрыгнув — очнулась.

Как и всякий и всякая, кого резко разбудили, Миланэ начала оглядываться вокруг, часто моргая, пытаясь притвориться, что спал кто угодно, но только не она. Вокруг было тихо и мирно: нотар читал какие-то записи (увидев, что Миланэ смотрит на него, улыбнулся ей и продолжил читать); старик-марионеточник дальше обнимал свой ящик, не желая с ним расставаться; мать и дочь о чём-то перешептывались; подросток в сером плаще всё так же смотрел в окно, спрятавшись от всех.

А что воин?

Дочь Сидны поглядела на него.

Он спал.

Никогда, никогда-никогда Миланэ не замечала за собою такого; она никогда не засыпала вдруг, вот так, прямо на ходу, не отдав себе отчёта. Милая дочь Сидны вообще не помнила, когда именно заснула…

«Когда я уснула? Ваал мой, я действительно слышала беседу, а потом взяла да уснула. Они слышали мои слова? Говорила ли я в реальности или во сне?»

Она ещё раз внимательно осмотрела всех, пытаясь найти зацепку и ответ на вопрос. Потрогала сирну в ножнах — покоится, как всегда, спокойная-холодная. Так… Диалог с марионеточником: был или не был?

Так, так, так. Погоди-ка, погоди. Надо всё проверить.

— Прошу любезно выслушать меня, добрый сир, — обратилась Миланэ к мастеру, и он удивлённо посмотрел на неё. — Лев уже починил куклу?

Тот часто заморгал, почесал седую гриву.

— Прошу извинить: безупречная тоже вчера зрела тот глупый провал на ярмарке?

— Я не была вчера на ярмарке.

— Тогда откуда ж преподобная знает, что…

— …Стимса Ужасная нуждается в помощи?

— Ну… Да. Да. Именно у неё вчера нить, это самое… Ужасно глупо получилось. Предки мои, уже вся Марна знает, всем уже рассказали, — беспомощно махнул рукой.

— Пусть лев не беспокоится. Марна ничего не знает. Я уверена — большинство ничего и не заметило.

— Хах, вот преподобная знает, а на ярмарке не была… Не надо утешений. Тридцать лет выступаем, и давно такого не случалось…

«Значит, я беседовала с ним во сне…», — подумала Миланэ, и мурашки пробежали по телу: она-то знала всё; она даже помнила, до мельчайшей детали, словно видела вживую, как выглядит Стимса Ужасная.

— А платьице у Стимсы Ужасной можно расправить так: льву нужно взять немного мыла, немного уксуса, смешать в воде. Намочить тряпку, ею провести по платьицу. В утюг набросать углей, разутюжить осторожно, и будет держаться.

— Преподобная видящая Ваала, это как: Ваал теперь принёс Ашаи дар чтения мыслей? Что-то новое.

Нотар с любопытством взглянул на Миланэ, а потом на мастера.

— Только пусть преподобная больше не читает их, — махнул рукой мастер. — Они глупые, старые. Пусть преподобная читает у молодых, — кивнул он на рядом спящего воина.

Конечно, Миланэ не может читать мысли. Эмпатическое чувство позволяет лишь понять их примерное направление и настрой, но не суть. Следовало как-то нейтрально уйти от темы.

— Прошу меня простить. Я дисциплара, до моего Приятия осталось меньше двух лун, и скоро должна стать сестрой-Ашаи, а посему должна упражняться в дарах духа. Пусть лев найдёт для меня прощение.

— Ничего, ничего, я пошутил… — отмахнулся мастер.

— Уверен, что с такими возможностями сиятельная пройдёт любое испытание, — улыбался нотар, отставив в сторону свои записи. — А могу я стать объектом для упражнений?

— А лев не боится? — спросила у него мать-львица со скромной улыбкой.

Её дочь с любопытством поблескивала глазками, навострив ушки.

— Если только сиятельная не будет раскрывать тайны моих клиентов, — захохотал нотар.

От хохота воин нахмурился, повернулся на другой бок. И тут же захрапел.

— Эм… Да. Чтобы не раскрывать никаких тайн льва, я дам только ему одному понятный знак.

Миланэ подняла перед собой ладонь, сжатую в кулак; лишь мизинец не присоединился к своим братьям и стоял прямо, в гордом одиночестве.

Поначалу нотар нахмурился, махнул рукой в недоумении, а потом просиял.

— Ха-ха-ха, — хлопнул в ладоши два раза. — Вот так штука! Изумительно! Ваал мой, дай смею ли я узнать имя сиятельной Ашаи? За всё это время мы так и не познакомились!

— Меня зовут Ваалу-Миланэ-Белсарра. Хотелось бы приласкать уши именем льва.

— Пусть сиятельная зовёт меня просто Асмаран.

— И что, мысли льва угаданы?

— Почти. Скорее, сиятельная Миланэ напомнила о моей молодости…

И всю дорогу, до первой остановки, нотар болтал без умолку: рассказывал шутки и анекдоты; рассказывал какие-то истории из своей работы, курьёзы и юмор которых были понятны ему одному, но все чинно смеялись; осторожно обсуждал политику, в частности, всерьёз предлагал пересмотреть курс в отношении Кафнского протектората в сторону ужесточения; пробовал обсуждать современную художественную литературу, верно, пытаясь блеснуть скудными знаниями, но как только Миланэ и (неожиданно!) львица-купчиха подхватили тему, то сразу же ловко начал от неё убегать, поняв, что может попасть впросак.