Подойдя к ней, Энджел взял ее ладони в свои. Как только их взгляды встретились, он почувствовал, что Мадлен очень волнуется. И слова, которые он собирался произнести, застряли у Энджела в горле.
– Зачем мы сюда приехали? Ты же отлично знаешь, какие чувства вызывает у меня этот дом.
В ее голосе послышался страх, и Энджел опять почувствовал, как у него защемило сердце. Он не знал всех подробностей, которые были связаны у Мадлен с этим домом, с ее жестоким, безумным отцом. Но он понимал, что каждый приезд сюда становится для Мадлен сильной душевной травмой.
– Тут все случилось шестнадцать лет назад, и мне кажется, начинать снова надо в том месте, где когда-то все оборвалось...
– Я что-то не совсем понимаю...
Энджел оглядел комнату. Здесь все было так, как он запомнил много лет назад. Только собрался слой пыли на мебели да прибавился запах плесени. В серебряных, с черным налетом канделябрах все еще стояли свечи. Два тяжелых стула, обтянутых кожей винного цвета, были отодвинуты в угол, обшитый деревянными панелями. Высокие пыльные стекла окон окружали с обеих сторон камин. Такие же пыльные шторы были не задернуты. Большую часть пола закрывала огромная медвежья шкура.
– Именно здесь я и продал свою душу за десять тысяч долларов.
– Не нужно об этом, – попросила Мадлен, и он почувствовал по ее голосу, что ей совсем не хочется воскрешать в памяти мучительные воспоминания прошлого. Но сейчас Энджел как раз и не хотел закрывать глаза на то, что когда-то сделал. Он должен был хоть как-то искупить свою вину перед Мадлен, если хотел, чтобы у них было будущее.
– Я понимаю, что, наверное, не надо говорить об этом, но я должен извиниться за то, что совершил. Понимаю, извинение стоит немного. Несколько избитых слов, не больше. Но поверь, Мэд, я действительно очень сожалею, что все так получилось. – Голос Энджела прерывался от волнения. – Если бы я только знал...
Мадлен замерла на месте, казалось, она даже перестала дышать. На шее у нее нервно пульсировала голубая жилка. Мадлен напоминала в эту минуту испуганную олениху, готовую в любой момент в страхе рвануть с места.
– Если бы знал —что?
– Мне было всего семнадцать лет. Что я понимал в жизни?! Ты была первой девушкой, в которую я по-настоящему влюбился. И с тобой мне было так просто... Словно мы играли во что-то... – Энджел прикоснулся к щеке Мадлен, ощутил нежную бархатистость кожи. – Я ведь и предположить тогда не мог, что то, что у нас с тобой было, больше никогда и ни с кем в жизни не повторится. Я не знал, что ты постоянно будешь у меня перед глазами. Как можно было заранее знать, что, убежав от тебя, я обречен буду всю оставшуюся жизнь мечтать о встрече с тобой.
Они встретились друг с другом глазами. Энджел видел перед собой женщину, совсем непохожую на девушку-подростка, в которую он когда-то по уши влюбился.
– Знаешь, мне кажется, я всегда понимала, почему ты это сделал. Я даже отчасти простила тебя. Во всяком случае, думала, что простила, – пока ты вновь не объявился тут.
Мой отец был человеком влиятельным, с ним нелегко было спорить. – Она сдавленно рассмеялась. – Кому как не мне знать это.
Она предлагала ему оправдание, и Энджелу очень хотелось воспользоваться этой подсказкой. Прежний Энджел, каким он был до операции, так и сделал бы. Но не нынешний. Сейчас ему просто необходимо было оставаться честным – ради себя и Мадлен.
– Дело даже не в твоем отце. Ему я еще как-то мог противостоять. Я думаю, что дело тогда было только во мне самом. Я повел себя, как трус, не мог убежденно сказать себе, что буду любить тебя до конца жизни. Тогда я не особенно в это верил. – Он покачал головой. – Беременная или нет, ты была из тех девчонок, которые признают только серьезные отношения. И я отлично знал, что если ты поклянешься всегда любить меня, то непременно сдержишь слово. Действительно
У нее в глазах стояли слезы. – Да...
– И все это меня так испугало, Мэд. Я думал, что не справлюсь с твоей любовью. Ни в семнадцать лет, ни позднее. Более того, я подозревал – и не без основания, – что буду изменять тебе, пьянствовать, делать вообще черт знает что. Я, собственно, и делал все это. – Он придвинулся ближе и взял ее лицо в ладони. – Но теперь я уже не тот напуганный юнец. И отлично знаю, что мне надо.
– Прошу, не говори больше ничего... Он понимал, что Мадлен боится: вот сейчас он скажет, что любит ее, – и опять разобьет ей сердце. Но и укорять ее за это Энджел не мог – у Мадлен имелись все основания для того, чтобы защищать себя от него. Все, что ему оставалось, это пытаться вновь и вновь – до тех пор пока Мадлен ему не поверит.