Снова почувствуй

– Я вообще ничего не боюсь.

– Нет, боишься. И я точно знаю, потому что с Морганом у меня когда-то было то же самое.

– Это другое.

– Совсем нет.

Я поджала губы, потому что этот разговор постепенно начинал казаться мне просто смешным.

– Ты влюблена в него, – твердо сказала Райли.

Тут же я замотала головой:

– Ничего подобного.

– Еще как. Поэтому тебе настолько дерьмово.

– Ничего мне не дерьмово.

Райли приподняла брови:

– А Доун недавно сказала по-другому.

– О’кей. Мне дерьмово, потому что я поссорилась со своим самым любимым человеком на земле – и под этим я подразумеваю тебя. То есть ты им была, пока не начала меня бесить.

– Ага. Значит, будешь делать вид, что теперь, когда мы помирились, все сразу стало как раньше? – скептично спросила Райли.

Я решительно закивала головой.

Притом что прекрасно понимала, что больше ничего не будет как раньше. Ноющая боль внутри меня никуда не пропала, как будто была частью моего тела. Она не пропадала, когда я вставала по утрам, и не пропадала, когда я ложилась спать, и что бы я ни делала, как бы ни пыталась отвлечься – она не пропадала.

Я скучала по Исааку. Каждый чертов день. Единственное, что мне оставалось, – это наши общие моменты, которые дарили мне радость даже сейчас, пускай я и знала, что это в прошлом, а у него скоро появятся новые воспоминания с девушкой, которой буду не я.

Никому прежде не удавалось сделать меня такой счастливой, кроме Исаака. Никому не удавалось заставить меня опустить свои щиты и рискнуть открыться. Никому не удавалось вызвать во мне подобные чувства.

Для меня существовал только Исаак. И глубоко в душе я была уверена, что теперь так будет всегда.

– Чувства – полная дрянь, – прошептала я на плече у Райли.

И в объятиях у сестры я позволила слезам течь и плакала обо всем, что испытала и потеряла.

Глава 34

Декабрь приветствовал Вудсхилл ледяным холодом и кучей снега. Горы и долины облачились в белое, и город тоже покрылся слоем волшебного, мерцающего снега, который так и молил меня его сфотографировать. Несколько дней я почти постоянно проводила на улице и приходила домой лишь под вечер насквозь продрогшей и с онемевшими от мороза пальцами на руках и ногах, к которым только после долгого горячего душа постепенно возвращалась чувствительность.

Мне это нравилось.

Тем сильнее я обрадовалась, когда Робин и Пат рассказали, что благодаря связям в Портленде у них получилось нанять художницу Энджел Уиттакер, и попросили меня сделать фото снежных фигур, которые она изготовила для них к предстоящей рождественской выставке.

Они забрали меня из общежития на машине Робин вскоре после рассвета. Вместе мы поехали к подножию горы Уилсон, где последние пару дней работала Энджел. Я уже видела скульптуры в промежуточной фазе на снимках, которые Робин прислала мне по электронной почте, но, честно говоря, я не различала на них ничего, кроме гор снега, слепленных в огромные кучи.

Теперь же, когда мы, нагруженные профессиональными штативами, отражателями и объективами, которые мне не терпелось испробовать, пробивались вперед по глубокому снегу и приближались к огороженной территории, которую выделили для работы Энджел, я не поверила своим глазам. Семь гигантских снежных скульптур были расположены по кругу. Некоторые из них покрывали узоры, напоминавшие окаменелости, на некоторых оказались лица, которые можно увидеть, лишь встав перед ними под правильным углом. Солнце тем временем полностью взошло, и его лучи так играли на текстурах, что на первый взгляд казалось, будто фигуры светятся изнутри. Просто потрясающе.

Я не могла насытиться открывшимся зрелищем, и когда создательница этих произведений искусства заметила нас и, помахав рукой, направилась в нашу сторону, мне пришлось собраться, чтобы от волнения не начать заикаться. На ней было плотное черное пальто и темно-красная шерстяная шапка, из-под которой выглядывали чисто белые волосы. Я заранее погуглила ее биографию и знала, что ей шестьдесят два года, хотя выглядела она гораздо моложе. Судя по всему, дело в живом выражении ее глаз и сияющей улыбке, с которой она нас встречала.

Сначала художница протянула руку Робин и Пат, затем повернулась ко мне.

– Это наша помощница Сойер. Она студентка. Будет сегодня фотографировать для нас твое творение, – сказала Пат.

– Добрый день, – нервно произнесла я.

– Рада знакомству, Сойер. Я Энджел. – Пожать ее руку оказалось сложнее, чем я думала, потому что ее перчатки были куда толще моих. Кроме того, они напомнили мне о том, что свои мне вообще надо будет снять, как только приступлю к сьемке.

– Великолепная работа, – произнесла я и указала на скульптуры.

Улыбка Энджел стала шире:

– Спасибо.

Я запрокинула голову и еще раз осмотрелась. Скоро солнце переместится дальше, а это станет огромной потерей для фотографий, которые я уже мысленно себе вообразила.

– Сейчас такой идеальный свет, что на самом деле я бы хотела сразу начать, если вы не против.

– Разумеется, – согласилась Энджел.

– Сойер очень хорошо играет со светом, – заметила Робин, и от гордости в ее голосе у меня в груди растеклось приятное тепло.