Снова поверить в счастье

Решение, как именно мыть голову, заняло больше времени, чем само мытье. В конечном итоге Куинн устроилась на перекладине, перекинутой между бортиками ванны, и свесила голову. Мика с голым торсом наклонился над ней.

— Не горячо? — спросил он, включая воду в душе.

— Отлично. — Куинн закрыла глаза.

Намочив волосы, Мика выдавил на ладонь шампунь с запахом лайма, а потом принялся массажными движениями намыливать голову.

— М-м-м, — вырвалось у Куинн.

— Больно? Ты вчера ударилась головой?

— Нет, просто очень приятно, — ответила она. — Где ты этому научился?

— Мне так делают в парикмахерской, когда моют голову. — Он стал большими пальцами массировать ей виски.

Куинн аж застонала от наслаждения.

— Это даже лучше, чем секс.

— Ты даже звуки издаешь те же, — пошутил Мика.

Куинн улыбнулась.

— Расскажи мне кое-что, — тихо проговорил Мика, когда стал смывать шампунь.

Куинн, преисполнившись подозрений, тут же открыла глаза.

— У нас пижамная вечеринка? Ты сейчас скажешь «правда или действие»?

— Я рискну надеяться, что ты расскажешь мне правду.

— Мошенник. Что ты хочешь знать?

— В скольких семьях ты жила?

Куинн тут же закрыла глаза.

— Зачем тебе это?

— Не знаю. — Мика принялся втирать в волосы кондиционер. — Я много думал о том, почему разозлился на Реми. Я винил его за то, что меня вернули в школу-интернат и отняли мою надежду жить с мамой и сестрой. Признаться честно, интернат я не ненавидел. Я просто радовался, что не живу с отцом или с бабушкой и дедушкой. Я был в одной лодке с остальными ребятами. Их состав практически не менялся, так что я знал, к чему возвращаюсь. Но я хорошо представляю, каково это — войти в совершенно чужой дом и на собственной шкуре познавать, какие там правила. Вот мне и стало интересно, сколько раз ты проходила через такое.

— Все не так сложно, когда к этому привыкаешь. Достаточно просто следить за своими манерами, выполнять работу по дому, хорошо делать домашнее задание. По сути, такие правила практически везде. — Куинн не открывала глаза, пряча в себе тревогу.

— Почему ты не хочешь ответить мне?

— В одиннадцати. — Это просто число, сказала она себе, но ей стало противно, как будто это число было клеймом на ней. Если бы она действительно была нужна кому-то, то прожила бы в одной семье значительно дольше, чем год и двести четырнадцать дней, что было, по сути, ее рекордом.

Если бы было можно, она бы сейчас выпрямилась, но не могла изменить позу, так как ее сковывали руки Мики.

— Сколько тебе было, когда тебя в первый раз взяли в семью?

— Четыре.

Его пальцы замерли, потом возобновили массаж.

— Моя мать жила со мной хотя бы до моих шести лет. Я до сих пор вижусь с ней пару раз в год и часто говорю по телефону. Что случилось с твоими родителями?

— Несчастный случай на лодке. Когда это произошло, со мной сидела бабушка. Воспитывать она меня не могла, так как была очень старой. Потом она умерла.

— Других родственников не было?

— Никто не захотел взять меня.

Мика тихо чертыхнулся.

— Сожалею, Куинн. Тяжело тебе пришлось.

— Что было, то было. — Она не могла не признать это. — Иногда на день рождения я загадывала желание остаться в той семье, где я жила на тот момент, а иногда — поскорее уйти из этой семьи. А потом я поняла, что мои желания значения не имеют. Что все в жизни происходит независимо от моих желаний.

Вот почему она была так одержима стремлением управлять своей жизнью. Вот почему ей хочется изменить к лучшему систему, которая гоняет детей по кругу, как никому не нужные вещи.

Мика ничего не сказал, смывая кондиционер. Отжав волосы, он завернул их в полотенце и помог Куинн сесть прямо.

— Сиди, — сказал он, когда она попыталась встать. — Я их расчешу.

— В этом нет надобности.

— Мне так хочется.

У Куинн не было сил сопротивляться, а чтобы скрыть душевное потрясение от того, что кому-то захотелось позаботиться о ней, она решила пошутить:

— Тебе так хочется побывать на пижамной вечеринке для девочек, да?

— Любому мужчине хочется, уверяю тебя, — ответил он.

— Совет профессионала: начинай расчесывать снизу, — сказала Куинн, когда Мика взялся за дело.

Он последовал совету, и Куинн наблюдала за ним в зеркало. Его лицо было сосредоточенным, и он очень осторожно водил расческой по волосам.

— Знаешь, о чем я думаю? — вдруг спросил он.

— Кажется, мы договорились, у нас пижамная вечеринка.

— Я о другом. — Мика даже не улыбнулся ее шутке. — Я думаю о словах, сказанных тобой вчера — я так богат, что могу выбросить одну сестру и заполучить другую. — В зеркале его взгляд уперся в ее лицо. — Неужели ты меня так сильно ненавидишь за то, что у меня две сестры, а у тебя ни одной?

— Я не ненавижу. — У Куинн в горле встал комок. — Я просто завидую.

— Не надо. — Он сжал ее здоровое плечо и лбом уткнулся во влажную макушку, словно прячась от собственного отражения. От совести. — Я до сих пор не понял, как к этому относиться. К ней. Я думаю о тебе и жалею, что у тебя нет сестры; я понимаю, что должен радоваться этой новости, но у меня в душе куча противоречий. И я озадачен тем, что все это чувствую.