Снова с тобой

Октавия совершенно точно знала, где хранится сундук, оставшийся от матери. Поэтому не потребовалось много времени, чтобы найти дневники, – прекрасное средство избавиться от мыслей о Норте.

Октавия быстро листала страницы, пока не наткнулась на место, в котором мать описывала свой приход в театр. Имя каждого мужчины, который упоминался в романтическом контексте, Октавия выписывала отдельно. Слава Богу, таких набралось немного. Чтение дневников затянулось. Ее внимание привлекали то мысли, которые высказывала мать, то какие-то впечатления, и вскоре чтение превратилось не в поиск сведений, а в попытку ощутить свою близость к ней.

Бедная, любимая мамочка! Она торговала собой, чтобы обеспечить себе с дочерью достойную жизнь. Гордость мешала ей попросить свекра – деда Октавии – о помощи? А согласился бы старый граф оказать помощь, если бы она попросила? Хотя Октавия и любила старика, он отнюдь не был святым. Возможно, мать боялась, что он заберет у нее Октавию. Тем более что, будучи пэром, он мог такое устроить.

На лестнице послышались шаги. Потом раздался стук, и служанка просунула голову в приоткрытую дверь.

– Прошу прощения, миледи, приехал лорд Спинтон.

Ага, наверное, чтобы забрать Беатрис. Неужели прошло так много времени? Значит, она пробыла здесь по меньшей мере два часа.

– Спасибо, передай ему, что я сейчас спущусь. Октавия положила материнские дневники в сундук и опустила тяжелую крышку.

Спинтон ждал в гостиной то ли ее, то ли Беатрис. Или их обеих. Он выглядел безупречно в светло-коричневых бриджах и утреннем сюртуке темно-синего цвета. Его рыжеватые волосы были тщательно завиты, галстук повязан безукоризненно, подбородок идеально выбрит. У него никогда не торчала щетина. Борода ведь сущее варварство!

А у нее-то какой видок сегодня!

– Доброе утро, Спинтон.

Он обернулся. Приветливое выражение сменилось неудовольствием.

– Ты выглядишь как поломойка. Октавия пожала плечами:

– Я делала уборку. – Правду говорить не хотелось. Может, она все-таки стесняется своей матери.

Или, может, просто не хочется заступаться за мать перед человеком, который совершенно не знал ее и не имел права судить.

Он очень удивился:

– У тебя же есть слуги.

– Иногда мне нравится все делать самой. – Сможет он понять ее? – А тебе, Спинтон, неужели это не нравится?

Он посмотрел на Октавию так, как будто у нее выросла вторая голова.

– Ты не говорила, что любишь копаться в грязи. Что тут скажешь? Да, ей нравилось обливаться потом, нравилось, как тело пышет жаром от физических нагрузок.

– Когда мы будем заниматься любовью, ты станешь настаивать, чтобы мы Делали это в темноте и чтобы я оставалась в ночной сорочке, задрав ее до пупа, а ты будешь с головой накрываться простыней, да?

Бедный Спинтон чуть не рухнул. Он зашипел и забрызгал слюной.

– Господи, что за вопросы такие! Октавия пожала плечами:

– Очень честные.

– Это влияние Шеффилда? – Его лицо пылало. – Он бывает грубым и бесцеремонным.

– Нет, мистер Шеффилд не имеет к нашему браку никакого отношения, Фицуильям. Ты, кстати, знаешь, что приставка «фиц» имеет значение «незаконнорожденный»?

Он выглядел страшно комично в своем недоумении.

– Какое это имеет значение? Еще одно пожатие плечами.

– Никакого. Мне просто интересно. Это же фамилия, да?

– Девичья фамилия моей матери. – Он оправил сюртук. – Ты ведь знаешь.

– Ах да. Значит, кто-то в роду твоей матери был ублюдком. – Она покачала головой.

– Октавия!

Скривившись, Октавия замахала на него рукой:

– Ой, помолчи! Я не собиралась тебя оскорблять. – Или все-таки собиралась? Если нет, тогда зачем нужно было говорить такие вещи человеку, который не приемлет от леди подобных выражений?

Спинтон стоял красный и растревоженный.

– Клянусь, иногда я не узнаю тебя. «И никогда не узнаешь!»

– Не думала, что ты такой ханжа, Фицуильям. – Вот это была ложь, наверное, первая в жизни Октавии.

Он заиграл желваками.

– А я не думал, что ты можешь так говорить, Октавия.

Да уж, потрясти его ей удалось. И полностью обезоружить. Что еще ему устроить?

– Я способна не только на разговоры, мой дорогой. У него на горле подпрыгнуло адамово яблоко. Ей показалось, или он на самом деле отступил назад?

– Что будешь делать? – спросил он, когда Октавия подошла ближе.

– Я вдруг поняла, что мы с тобой целую вечность не целовались. Не будешь возражать, если я тебя поцелую?

Ему потребовалось время, чтобы ответить.

– Э… п-почему бы нет.

Она заставила его занервничать. В глазах появились неуверенность и ожидание. В конце концов, несмотря на всю свою зажатость, Спинтон все-таки был мужчиной. Он находил Октавию привлекательной. Ему нравилось предъявлять на нее права, хотя он, как, впрочем, и она, понимал их иллюзорность.

Хотелось ли ей затащить его в постель? Пожалуй, нет. Могла бы, но не хотела. Вдобавок у Норта имелось невольное преимущество перед Спинтоном. Норт уже был любовником Октавии, и она желала его снова.