Снова три мушкетера

«Однако он опять принялся за свое, — подумал д'Артаньян. — Неужели этот упрямец так непреклонен в своем решении уморить голодом всех оставшихся в живых ларошельцев, а меня вздернуть во что бы то ни стало? Ведь он, кажется, понимает, что нет дыма без огня, а следовательно, герцога действительно уже нет в живых. Но нет, почтенный комендант хочет удостовериться, кто же принес ему неутешительную весть — друг или враг, и, если подтвердится последнее, он из принципа повесит меня, после чего все равно сдаст город, так как другого ему не остается».

Эти не слишком приятные размышления были прерваны хрипловатым голосом англичанина:

— Вам нет нужды извиняться, так как я нахожусь на ногах с четырех утра.

— Что же вы делали все это время?

— Goddamn,[5] что за вопрос! Обходил посты на бастионах!

— Вы все такой же, Гарри. Иногда мне кажется, что вы сделаны из железа. Но — к делу. Этой ночью к нам в город прибыли странные гости. Рыбацкую фелуку, пострадавшую от шторма, заметила береговая стража. Капитан уверял, что они идут из Портсмута в Сантандер. Я еще поговорю с ним, сейчас он дожидается в передней. Однако я пригласил вас, Гарри, вовсе не из-за капитана. Дело заключается в том, что вот этот шевалье, прибывший сюда на той же фелуке, уверяет меня в том, что он хорошо знаком с лордом Бэкингемом и виделся с ним в Портсмуте не далее как месяца полтора тому назад. Мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре, так как ваше близкое знакомство с герцогом может пролить свет на истинную природу визита господина де Кастельмора в наш осажденный город.

— Сударь, я нахожу ваши слова не вполне отвечающими общепринятым представлениям о правилах хорошего тона. Дворянин не должен допускать по отношению к другому дворянину таких намеков. Вы пользуетесь нашим неравным положением, — заметил д'Артаньян, покусывая ус.

Комендант задумчиво посмотрел на мушкетера.

— Хорошо, господин де Кастельмор. Я принесу вам свои извинения, если ваш разговор с мистером Джейкобсоном докажет беспочвенность моих подозрений. Если же окажется, что я был прав, не доверяя вам, то и оправдываться мне перед вами будет не в чем, не так ли, сударь?

Д'Артаньян признал, что комендант по-своему прав и его логика безупречна. Тем сильнее было раздражение нашего гасконца, который все более отчетливо понимал, в какой неприятной ситуации он оказался и насколько поручение, возложенное на него кардиналом, не соответствует его характеру.

«Черт возьми, еще несколько минут такого разговора, и я признаюсь ему, что меня послал в Ла-Рошель его высокопреосвященство, дьявол его побери!»

Д'Артаньян молча поклонился коменданту и повернулся к англичанину.

— Я готов по мере моих сил удовлетворить вашу любознательность, сударь.

— Ага, я понял. Вы хотите, чтобы я расспрашивал про его светлость герцога этого господина?! — догадался Джейкобсон.

— Ваша сообразительность, сударь, делает вам честь, — сказал гасконец, сдобрив свое замечание убийственной порцией сарказма, что, впрочем, не возымело никакого действия. Мистер Джейкобсон остался совершенно невозмутим.

— В таком случае, сударь, опишите, пожалуйста, внешность лорда Бакингема.

Д'Артаньян постарался оживить в памяти свою поездку в Англию и, как мог, описал герцога, который вызвал у него смешанное чувство уважения — к храброму и благородному вельможе, и неприязни — к будущему врагу.

Однако теперь, когда герцог пал жертвой происков Ришелье и миледи, мушкетер не мог испытывать к Бэкингему никакой неприязни. Он тепло, а главное — совершенно искренне, отозвался о Бэкингеме и рассказал о своей встрече с ним. Излишне упоминать, что мушкетер ни словом не обмолвился о подлинной причине своей деликатной миссии в Лондоне.

Все это время, пока д'Артаньян набрасывал словесный портрет герцога, комендант не сводил выжидательного взгляда с лица Джейкобсона.

Англичанин также внимательно рассматривал мушкетера, временами встряхивая головой, как человек, желающий избавиться от какой-то навязчивой мысли.

— Да-да, — произнес англичанин, когда д'Артаньян завершил свое описание. — Вы, несомненно, близко наблюдали его светлость.

— Не припомните ли вы, сударь, — вмешался комендант, — как звали камердинера герцога?

— Его имя — Патрик.

— А личного секретаря?

— Мистер Джексон.

— Да, это правильно. Шевалье говорит верно, — закивал головой Джейкобсон.

— Имена можно сообщить, как и приметы герцога, — холодно ответил комендант. — А вот описать убранство и обстановку лондонского дворца герцога сможет лишь тот, кто действительно побывал там.

Д'Артаньян испытал горячее желание схватить со стола массивный письменный прибор и проломить им голову коменданту, однако врожденное благоразумие взяло верх, и он лишь удостоил коменданта красноречивым взглядом.

Когда наш гасконец добросовестно описал обстановку внутренних покоев в доме герцога, поразивших его своей невиданной роскошью, а потому и запечатлевшихся в памяти, он был готов мысленно поздравить себя с успехом.

Англичанин энергично закивал головой: