Сновидение

– То есть вы спрашиваете, шизофреник ли он… Не совсем. Николя окружил себя стеной молчания, сквозь которую трудно пробиться. Вы сами увидите, глаза его чаще всего пусты, лицо, как правило, ничего не выражает, лишено эмоций. Это не шизофрения в полном смысле слова, скорее распад психики, без галлюцинаторного аспекта, свойственного большинству видов шизофрении. Какая-то часть рассудка Николя пытается оторваться от реальности, в то время как другая остается с ней связанной, в частности через рисование. Мы считаем, что, несмотря на лечение, он продолжает разрушать себя психологически. Со скоростью этого пламени, сжигающего шнурок на видео.

На экране между тем Николя стоял на коленях в молитвенной позе. Он положил обе ладони плашмя на дощечку над емкостью. Потом поднял голову к камере и уставился в объектив. Абигэль затаила дыхание. Словно желая помешать неотвратимому, она сосредоточилась на пламени, которое плясало и разъедало мало-помалу нейлоновый шнурок. Смотреть этот фильм было само по себе пыткой.

И вот шнурок разорвался, и нож упал с молниеносной быстротой. Абигэль не упустила ни одной мелочи. Одни пальцы раскатились, как сигары, другие остались лежать на полу, когда Жантиль поднял изувеченные руки. Потом все произошло очень быстро: писатель зажал емкость запястьями и направился к камину. Капала кровь, отмечая его страшный путь.

– Боли еще почти нет, – сказал психиатр. – Так часто бывает у тяжелораненых: срабатывает какая-то система защиты и конечности несколько минут находятся как бы под анестезией. Он это знает и потому торопится.

Жантиль наклонил емкость. Пальцы покатились в огонь, похожие на маленькие сосиски. Писатель поставил емкость на место. Потом он подошел к камере. И наступила темнота.

– Выключив камеру, он, вероятно, сунул руки в огонь, чтобы прижечь раны, – объяснил психиатр, – после чего поднялся в спальню и больше оттуда не выходил. Я думаю, что в дальнейшем боль была так сильна, что Николя потерял сознание и пребывал в полузабытьи. Если бы его не нашли, он бы, скорее всего, умер. – Он запустил фильм сначала, нажал на «паузу». – Ясно, что это наказание имеет отношение к его работе, к творческому процессу, ведь руки – это продолжение мысли для писателя, – сказал он.

– Уничтожая их, он уничтожает себя. Он не приемлет себя больше таким, каков он есть.

– Вот именно.

Психиатр кивнул на лежавший перед Абигэль роман:

– Вы прочли «Четвертую дверь», вы не могли не заметить, как меняется почерк где-то в середине повествования.

– Да. Слог более отрывистый, фразы сухие, описания немыслимой жестокости, какой-то беспредельный ужас. Особенно в сценах изнасилования и надругательств над детьми. Как будто что-то жуткое и глубоко бесчеловечное вселилось в него и осталось навсегда.

– Вы совершенно правы. Я читал первый роман, в нем уже чувствовалась эта тяга к ужасам, но, конечно, не до такой степени. Уединившись в этом доме, Николя, должно быть, несколько недель пребывал в очень нестабильном психологическом состоянии после написания книги. Его издатель, наверно, сказал вам, что он был печален и молчалив на вечеринке по случаю выхода романа. Вы видели результат…

– Финальный акт разрушения. Нанесение себе тяжкого и необратимого увечья. Николя Жантиль больше не хотел быть Джошем Хейманом.

– Он отделил себя от него. Этот фильм я смотрел десятки и десятки раз. Я хочу показать вам еще кое-что в этом видео, чего вы, скорее всего, не заметили. Кое-что, заставляющее крепко задуматься.

38

Занимались любовью с Фредериком… Звонок среди ночи… Тело, найденное в багажнике «кангу»…

Абигэль старалась быть сильной, подходя к Институту судебно-медицинской экспертизы, мрачной бетонной глыбе на выезде с автострады А1. Несмотря на сомнения Фредерика и свое коматозное состояние, она во что бы то ни стало хотела присутствовать при вскрытии тела, найденного в багажнике «кангу», который она видела в сотне метров от места аварии.

Погода была сухая, небо усыпано звездами, но ветер, поднявшийся в окрестных полях, далеко за холодильными складами, пронизывал насквозь. Молодая женщина ёжилась под пальто, уже окончательно проснувшись. Фредерик дожевал кусок хлеба – не стоит приходить в такие места с пустым желудком, – положил руку ей на плечо и растер, согревая. Потом он обнял ее за талию – чтобы поддержать, если она вздумает упасть.

– Все хорошо?

У Абигэль стоял ком в горле, ноги были свинцовые. Она-то надеялась, что больше никогда ноги ее не будет в этом кошмарном месте. Рядом с Фредериком она шагала, стараясь ни о чем не думать, по коридору, который служитель морга размашисто мыл половой тряпкой. В ушах у него были наушники. Черный линолеум блестел под агрессивным неоновым светом. Было три часа ночи.

– Можно пройти? – вежливо спросил Фредерик, щуря глаза.

Служитель вытащил из ушей наушники, выключил плеер и кивнул. На нем был халат, резиновые перчатки и бахилы.