Сновидение

Он осторожно повернул снимок к мальчику. Это была фотография с паспорта Абигэль. Виктор отпрянул, но на сей раз не закричал.

– Вот ее ты уже видел. Где?

Виктор всхлипнул и, морщась, потер нос:

– Везде. Везде.

– Как это – везде?

Он зажмурился и сжал указательными пальцами виски:

– В моей голове… Маленькие улыбки, большие… Дюны и железный лом. Способность предотвращать правонарушения… Эффективность полицейских и уголовных мер в борьбе с преступностью… Сравни национальные критерии криминализации и декриминализации актов…

Фредерик обернулся к своему шефу в недоумении. Он ничего не понимал. Он спрятал фотографию в карман.

– Хочешь чего-нибудь попить? – спросил Патрик. – Воды? Кока-колы? У меня двое детей, твои ровесники, они обожают колу. Я уверен, что ты с ними подружишься.

Виктор начал раскачиваться, обхватив руками колени:

– Номер пять и Номер шесть…

– Ладно… Оставим воду и колу. Расскажи мне лучше, как это было, когда тебя привезли. Когда ты присоединился к Номеру один.

– Холодно, темно. Номер один – она с другой стороны… За стеной… Стены… ей нельзя разговаривать, не то он придет… Лучше, чтобы он не приходил, это всегда не к добру.

Виктор уставился на луч солнца на стене, казалось завороживший его.

– Я так люблю свет.

– Был еще кто-нибудь с человеком, который запер вас четверых?

– Не знаю. Кажется, нет.

– Постарайся вспомнить наверняка, Виктор, это важно.

Виктор уже расчесал голову до крови. Глаза его наполнились слезами.

– Не могу, не могу, не могу…

Психолог уже готова была прекратить допрос, но Патрик попросил еще немного времени. Она дала им пять минут. Он вернулся к мальчику.

– Почему он освободил тебя прежде Номера один?

– Не знаю.

– Остальных он тоже отпустит?

– Не знаю.

– Ты слышал звуки? Ты можешь описать мне все, что видел? А того, кто не давал вам разговаривать, опиши мне его. Это очень важно, если ты хочешь, чтобы мы его поймали.

Виктор как будто отключился. Веки его упали, точно театральный занавес. Он замотал головой и очень сильно ущипнул себя:

– Не спать, только не спать… Никогда.

– Почему? Почему ты боишься спать? – спросил Фредерик.

Мальчик погладил ладонью солнечный луч:

– Какой он красивый и теплый… свет. Демон… Он не может прийти, когда светло.

Светлые волоски на его руках встали дыбом, словно притянутые статическим электричеством. Лицо мальчика исказилось, когда он уставился на квадрат тени в углу комнаты.

– Демон приходит, когда ты засыпаешь, да? Это его ты видишь, когда лежишь в кровати и чувствуешь, что близок сон?

Виктор вздрогнул и снова съежился:

– Когда солнце… Когда его не будет, вы не гасите… Не гасите свет, а?

– Никогда больше не будет темноты, Виктор. Обещаю.

– Никогда… Не будет темноты, хорошо…

– Ты можешь рассказать мне, как он выглядит, этот демон?

Виктор попытался стереть одну из букв, вытатуированных на его запястье. Он лизал пальцы и тер, тер. Его мать в углу чуть не плакала.

– Не хочу о нем говорить. Нельзя. А то он придет… Я не закрою глаза. Ты меня не возьмешь… Не возьмешь, чудовище… Не возьмешь, понял?

Патрик отошел поговорить с врачом и психологом. Вернувшись к Виктору, он положил перед ним бумагу и карандаш и зашептал ему на ухо:

– Не спеши, подумай хорошенько и нарисуй его, мы с Фредериком будем здесь, за дверью палаты, вернемся через несколько минут.

Двое жандармов вышли в коридор. Патрик глубоко вздохнул, чтобы снять напряжение, и вытер бумажным платком взмокший лоб.

– Боже мой, мальчонка-то совершенно раздавлен!

– Год просидеть взаперти, в страхе, быть сведенным к номеру. Как тут обойтись без тяжелой психологической травмы?

Фредерик стукнул кулаком о стену:

– Я не понимаю, Патрик… Зачем творить такое с ребенком? Держать его взаперти, кормить долгие месяцы, сломить психологически и потом выпустить на волю. Взять мерзавца вроде Дютру, у того-то хоть цель была гнусная – сексуальное удовлетворение, и никогда ему в голову не приходило освобождать своих жертв. Да за ним целая сеть стояла, трах, деньги. А тут, как я ни ломаю голову, не могу понять. Где связь, черт побери? А если мы ничего не вытянем из Виктора, что будем делать? Ждать и надеяться, что этот подонок отпустит остальных? Но сколько еще придется ждать? Сколько чертовых бессонных ночей?

Патрик уже несколько недель чувствовал, что его коллега на грани срыва. Их профессия многих состарила до срока, и сам он в сорок пять лет уже причислял себя к выжившим.

– Ты что-нибудь понял в том, что говорил Виктор, когда увидел фотографию Абигэль?

– Ничего. Похоже было, что он цитировал дефиниции.

Патрик прислонился к стене, скрестив руки.

– Я все думаю о ветеринарном обезболивающем… Еще эта солома… Следы копыт на груди… Не знаю, мне приходит в голову ферма. Детей, возможно, держат в старом хлеву или в индивидуальных боксах. Знаешь, где спят животные?

Из палаты вышла психолог. Она протянула им листок, весь в дырках от грифеля. Вместо демона Виктор нарисовал большой черный клубок. Патрик раздраженно вздохнул:

– Как вы думаете, когда он будет в состоянии рассказать нам, что произошло?