– Именно там я начал понимать, что мне открывается новый путь. И мне, и всем. И остается лишь принять высшую силу, некую сущность, протягивающую мне руку помощи, – более могущественную и, несомненно, более мудрую, чем я сам, принять все это и сделать первые шаги в правильном направлении.
– Рада за вас. – Ева открыла папку с делом и достала фотографии. – Кого-нибудь из этих девочек узнаете?
– Пожалуй, нет. – Он изучал снимки, подергивая себя за нижнюю губу. – А должен?
– Кто-то из них находился в Обители одновременно с вами.
– А-а. Что ж, дайте-ка взгляну с этой точки зрения. Столько лет прошло, – бормотал он себе под нос. – Но это был такой важный этап в моей жизни… Я должен… Вот! Вот эта девочка. Да, точно. – Он показал на фото Шелби Стубэкер. – Ее я помню. Внешне такая крутая. И умная, только в дурном смысле, но мы ведь все там, особенно вначале, были непутевыми. Озлобленными. Шелли, кажется?
– Шелби.
– Шелби. Да, я ее помню. И еще, кажется, вот эту. Она мне врезалась в память. Тихая такая, прилежная. Что само по себе было большой редкостью. Отчего, наверное, и запомнилась. Не уверен, что знал ее имя, но почти наверняка могу сказать, что она там пробыла недолго. А потом заведение переехало в новое здание, которое занимает и до сих пор. Это вам как-то поможет? Я не понял, к чему это. – Фрестер опять замолчал, потом откинулся на спинку стула, и любопытство уступило место обеспокоенности.
– Я слышал, что в старом здании – том, пустующем – нашли какие-то тела. Но я никак не связал это с нами, с Обителью. А эти девочки что? Они… Это их тела нашли?
– Останки, – уточнила Ева. – Мы установили, что эти девочки, которых мы уже официально идентифицировали, и еще семь, пока не опознанных, были убиты примерно пятнадцать лет назад, а их тела спрятаны в здании, где размещалась Обитель.
– Но это… Это просто невозможно! Убиты? Спрятаны? Лейтенант Даллас, я вам голову даю на отсечение, что эти девочки сначала сбежали. Филадельфия и Нэшвилл Джонс настолько преданы своему делу, настолько целеустремленны… Они наверняка пропали и были объявлены в розыск. Вообще-то, здание там довольно большое, но спрятать двенадцать тел… Это вряд ли возможно.
– Заведение съехало, здание пустовало.
– Я не… О… О боже! – Он сложил ладони и склонил голову словно в молитве. – Конечно, при переезде могла возникнуть неразбериха, но если бы кто-то из нас пропал, это все равно было бы где-то зафиксировано. Насколько я понимаю, с Филадельфией и Нэшвиллом вы уже говорили?
Ева проигнорировала вопрос.
– Вы когда-нибудь возвращались в то, старое здание?
– Да. Когда я писал свою первую книгу, мне захотелось пройтись по нему, освежить воспоминания, попытаться вспомнить все максимально живо и наглядно, чтобы использовать потом в работе. Лет восемь назад… Нет, девять. Кажется, так. Я связался с владельцами. Должен признаться, я малость слукавил, сделал вид, что интересуюсь домом на предмет покупки или аренды. Я обошел здание вместе с их агентом, хотя она, надо сказать, предоставила мне полную свободу и не ограничивала во времени. И память действительно освежилась.
– Никаких изменений не заметили?
– Здание показалось мне больше – без нас, без мебели, без оборудования и припасов. И одновременно оно будто стало меньше. Дом был совершенно заброшен, если вы понимаете, о чем я. Несколько раз туда залезали – агент этого даже не скрывала. Из санузлов выпотрошили все, что можно было как-то использовать или продать. Было заметно, что в нем кто-то даже успел пожить.
Он сжал губы.
– И запах там стоял такой, какого Филадельфия никогда бы не допустила. В стенах шуршали мыши. А может, и крысы. Я обошел его снизу доверху и обратно. Я не мог не заметить тел. Их наверняка привезли туда потом.
– Вам приходилось иногда делать что-то в том доме? Я имею в виду – руками? Что-нибудь чинить?
Он опять засмеялся и пошевелил пальцами.
– У меня руки не из того места растут. Однажды меня поставили что-то красить, так я все проклял. Заплатил другому парню, чтобы он за меня все сделал. Нам полагалось делать какую-то работу в здании. Убираться, красить… ну, я это уже сказал. Нас ставили в помощники к этому рабочему… как его… Брэди? Нет, Броди. И к Монтклеру.
– Это брат Джонсов, погибший в Африке?
– Да. Ужасный и трагический финал такой тихой и немудреной жизни!
Он немного помолчал, словно отдавая дань уважения мертвым.
– Так вот я говорю, нас привлекали ко всякой работе, а если кто проявлял склонность к слесарному или плотницкому делу, то его брали в обучение. Но я к этому числу не относился.
При этой мысли Фрестер опять рассмеялся своим лающим смехом.