Приятель, ступив на ровную землю, отряхнулся, как собака, и вбежал внутрь шара сквозь небольшой пролом. Слышно было, как он там восторженно ухает, звук этот многократно отражается от стенок, реверберирует, а потом затихает. Внезапно один из вскриков перешёл в высокую ноту и оборвался.
Всё стихло.
Петров тоже выбрался на сухую площадку перед шаром.
И тут вдруг он подумал, что настоящий магический шар вовсе не должен исполнять желания странников, он должен исполнять желания всех остальных – по отношению к добравшимся сюда. Счастье не в исполнении желаний, а в том, чтобы найти своё место и предназначение. Ну и что, если для этого нужно исчезнуть, – что толку тянуть? Нет никакого резона тянуть, состарившись, долёживать свой век в мусорной квартире.
С неисчезнувшей опаской он заглянул в черноту пролома. Перед ним была грязная земля и бока сферы. Какие-то бессмысленные надписи, наслаиваясь друг на друга, покрывали стены шара в человеческий рост. Петрова удивило, что среди них совсем не было матерных.
Больше ничего внутри шара не было.
Петров отчего-то почувствовал себя тоскливо и одиноко.
Никто не тянул внутрь шара, но он сам вдруг почувствовал, что его место там.
Он нагнул голову и пролез внутрь.
Огромная сфера тут же отреагировала на его шаги, внутри шара дробно рассыпалось чавканье отмерзающей земли.
Петров несколько раз охнул и ухнул – но ничего не произошло, кроме, разумеется, затухания рубленых звуков.
«Вот как неловко, – подумал Петров. – Как я забыл… А ведь знал, что мало того, что жертва принесена, важно, чтобы она была принята».
И он, не теряя надежды, начал кружиться прямо в самой середине грязного круга, напевая:
(письмо в бутылке)
В бросании мореходом бутылки в волны и посылке стихотворения Боратынским есть два отчётливо выраженных момента. Письмо, равно и стихотворение, ни к кому в частности определённо не адресованы. Тем не менее оба имеют адресата: письмо – того, кто случайно заметил бутылку в песке, стихотворение – «читателя в потомстве».
Я приехал к Синдерюшкину в первый день нового года.
Так бывает – справив, как всегда бессмысленно и суетливо, праздник, ты начинаешь желать продолжения и вот ищешь, ищешь нового общества.
Я долго ехал в электричке с заиндевевшими окнами. Ко мне пытался пристать с объяснением устройства мироздания какой-то пьяный, но как только я цыкнул на него, как он превратился в круги и стрелы на стекле. Дети в тамбуре плясали вокруг кота – несчастного кота, тянувшегося, стоя на задних лапах, за недоеденной новогодней колбасой.
Шли одна за одной сборщицы пустых похмельных бутылок, заглядывая под каждую лавку, как полицейские в поисках бомбы.
Станция была пуста, как это обычно зимой в дачных местах.
Те, кого звали, уже добрались куда надо, в домах курятся трубы. Жизнь идёт своим чередом.
Жили тут по советским меркам небедные люди – придумывавшие уши для ракет – специалисты по радиолокаторам. Одни их придумывали, другие – использовали. Да только все они растворились во времени, а памятью о них остались дачи, над которыми ещё торчали диковинные телевизионные антенны, способные принять сигналы с Марса.
Я миновал несколько поворотов среди глухих заборов и не без труда нашёл дом Синдерюшкина – большую рубленую избу в окружении засыпанных снегом примет прошлой жизни – куч строительного мусора, припорошенных снегом холодильников и даже двух чугунных ванн под шапками снега.
Зима долго не наставала, и навязшее в зубах «снег выпал только в январе» – свершилось. Повалил снег, ветер дул во все стороны, и ночные фейерверки мешались с летящими в разные стороны хлопьями.
Здесь, в дачной местности, ночные забавы были видны по обгорелым вешкам, откуда стартовали ракеты и где накануне крутились шутихи.
Правда, на участке Синдерюшкина ничего подобного не было – там была какая-то особенно отчаянная белизна пустоты.
Ничего чёрного – ни кустов, ни забора, ни вешек – не было.
Всё было облеплено нетронутой китайским порохом и прочим новогодним весельем кристаллической водой, и это придавало местности сказочный вид.
В этот момент я подумал о том, что и мне был бы нужен крепкий дом, пахнущий деревом, в который нужно возвращаться из путешествий и развешивать по стенам африканские маски. И я сразу же задумался – сам я придумал эту фразу или прочитал у кого-то.