Сны

Его лица не было видно, ее же освещал слабый отсвет звезд и городских огней вдалеке. Но она чувствовала в темноте, что он смотрит ей прямо в глаза.

— Таня, вы знаете, что такое — жениться на одной женщине, а любить другую? Я сказал, что люблю вас. Но мои слова для вас ничего не значат. Вам трудно поверить, что вас любит, любит по-настоящему мужчина. Но я не осуждаю вас: после всего, что вы пережили, это действительно кажется нереальной фантазией. Но… Боже! Почему вы не остались и не выслушали меня до конца?

По ее щекам потекли слезы. Наверно, они заблестели в полумраке, и он протянул руки и вытер ладонями ее лицо.

— Теперь ведь это уже не имеет значения. Теперь уже все решено. — проговорила она.

Он мягко взял ее за плечи.

— Либо все, либо ничего? — он засмеялся. — Таня, конечно, это важно — для меня, потому что вы дороги мне, для вас, потому что, когда эта дурь выветрится из вашей головы, когда вы перестанете бояться любить и принимать любовь, когда примете жизнь, которая не только черное и белое, мгла или ясность, пыль или чистота, вы освободитесь для счастья. Я сам понял это, когда вернулся в Россию и встретил вас снова. В жизни все перемешано, переплетено, многогранно. — Он легонько потряс ее за плечи и заглянул в глаза. — Я хочу, чтобы вы были счастливы, слышите? Пожалуйста, прошу вас, будьте счастливы.

И он исчез. В темноте между деревьями. Теперь она осталась стоять одна, окруженная темными стенами парка. Ей стало страшно, но страх быстро уступил место тоске, до боли сжимающей сердце, и чувству потери чего-то важного, значимого и упущенного, безвозвратно утерянного. Она опустилась на камень рядом с тем, на котором сидел профессор, и зарыдала.

На следующее утро после почти бессонной ночи она отправилась к Майе Матвеевне.

— Что, опять тот же кошмар? — забеспокоилась Майя Матвеевна. — Снова задыхаешься? Смотри-ка, вся бледно-серая, а круги-то под глазами! Профессор сказал что-нибудь? Можно с этим что-нибудь сделать?

— Не беспокойтесь, Майя Матвеевна, — она улеглась под датчики. — До сих пор вся моя жизнь была кошмаром. Спасибо профессору, теперь мне гораздо лучше.

Она слабо улыбнулась, закрыла глаза и погрузилась во мглу. Ничего — ни подъезда, ни крыльца, ни фонаря, ни ступеней — только мгла, беспросветная, густая. Она будто провалилась в небытие. Ее куда-то несло, словно она плыла в мутных водах Стикса. Тело ее тяжелело, она уже не могла пошевелиться. Вдалеке послышался какой-то сигнал, похожий на стук метронома, он становился все отчетливее, громче, навязчивее. В какой-то момент ей в глаза сквозь закрытые веки ударил яркий свет, и она почувствовала, что остановилась и неподвижно лежит на одном месте. Послышались голоса, но она не могла разобрать, что говорят, будто это была иностранная речь. Она решила, что к Майе Матвеевне кто-то зашел, и они беседуют. Вдруг прямо над ней кто-то закричал: «Женя, Женя! Звони Михал Сергеичу, срочно! Пациентка пришла в сознание!.. Залесская, да, Залесская Татьяна!»

«Что значит «пришла в сознание»? Я так долго спала? Веки какие тяжелые… сил нет совсем, что это со мной?» Глаза открывались с трудом, свет раздражал. Мысли, как гигантские тяжелые глыбы, еле двигались в голове. Она попыталась сделать усилие, чтобы придать им импульс ускорения, но они больно и тяжело стали давить изнутри. Она застонала от боли, и в этот момент что-то или кто-то закрыл собой свет, мешающий ей открыть глаза, и она рискнула сделать еще одно усилие. И в то мгновение между моментом напряжения и резкой болью в затылке она ухватила взгляд знакомых глаз, который отозвался теплом и волнением в ее душе. В следующий миг ее снова поглотила ночь.

И снова пришла в себя: ей не давал покоя знакомый взгляд. Вокруг нее были какие-то люди, подходили, разговаривали с ней, уходили, но она не могла их разглядеть, слышала и почти не понимала, что говорят. Она желала лишь одного — выяснить, что же происходит с ней и кто тот человек, от которого ей так тепло. Может, что-то случилось во время сеанса, и она попала в параллельный мир, в котором не может двигаться, видеть и говорить. Шло время, но этот сон не заканчивался, и она понемногу привыкала к новому миру. Бодрствовала, прислушиваясь и стараясь вглядеться в него, засыпала и снова просыпалась и, услышав шаги, замирала в ожидании присутствия того единственного в этом странном мире, на которого отзывалась ее душа. Скоро стал приходить кто-то, кто разминал ее тело, переворачивая то на живот, то на спину, приподнимал спинку кровати, на которой она лежала, и с каждым разом она могла все лучше рассмотреть окружающее ее пространство: это была больничная палата.