Сны

– Не торопись, Шмулик. Взобрался я на коня и понесся во дворец. А Рут споро бежит за мной, не отстает ни на аршин. Кричит: “Остановись, неразумный, иудеям не положено ездить верхом, да еще в чужой стране!” Вскоре супруга моя куда-то пропала, а я лечу себе по Лондону вперед и вперед в своей хасидской одежде. Встречные дамы и господа, жандармы и конюхи, кухарки и дворники, нищие и бездомные – все свистят и улюлюкают мне вслед. Доскакал я до ворот королевского дворца и увидал Рут – она бежала бегом и опередила меня. Погрозила кулаком и опять исчезла.

– Погрозила кулаком? Это плохая примета перед аудиенцией у короля!

– Всё пошло вкривь и вкось, Шмулик. Я проявил слабость и, усевшись за роскошный монарший стол, жадно набросился на некошерную пищу – где уж тут говорить о пользе кашрута! Королю не понравился мой наряд. Он посмеялся над хасидским учением и нашим цадиком. Потом он познакомил меня с какой-то молодой важной дамой, которая, по его словам, составила из человеческих частей свирепого великана и вдохнула в него жизнь. “Где же он, этот лиходей?” – спросил я с опаской. “Он уехал из Англии в Божин, задумал какое-то зло!” – ответил мне дама. Тут все засмеялись, а я в страхе бросился наутек из дворца.

– Ты поспешил вернуться в Божин, чтобы предотвратить несчастье? – взволнованно спросил Шмулик.

– Разумеется! У ворот дворца стоял, бия о мостовую копытами, могучий конь. Рядом топталась Рут и с нетерпением ожидала меня. Я уселся в седло, посадил Рут впереди себя и обнял ее. Через четверо суток непрерывной и изнурительной скачки мы очутились на берегу Днепра, на том же самом месте, откуда меня провожали раби Яков и Голда.

– Слава Богу, вы дома!

– Я вновь увидел цадика с супругой. Примиренные, они печально смотрели на меня и на изможденную жену мою. “Где злодей-великан?” вскричали мы оба, я и Рут. “Он сделал свое черное дело и исчез!”– дружно ответили мне старики, и горесть проступила на лицах их.

– Какое же бедствие сотворило сие порождение недоброй фантазии заграничной дамы? – с трепетом спросил Шмулик.

– Не знаю, – ответил Шломо, – из сна мне не ясно, а спросить не у кого – засмеют. Но только на месте того валуна, на котором сидел и плакал раби Яков, я увидал во сне гору песка, и сейчас, на яву, я нашел там все ту же кучу – должно быть, великан стер камень в песок. И теперь тревога грызет меня, и я жду худого, сам не ведаю чего.

Первый сон Шмулика

Шломо закончил свой грустный рассказ и взглянул товарищу в глаза. Взгляд Шмулика излучал печаль и сочувствие. Он сопереживал, приняв на себя долю тревоги и душевной боли пострадавшего во сне друга.

Шмулик взял Шломо под руку и, взволнованные, оба хасида стали прохаживаться вдоль берега реки. Молчали. Первым заговорил Шломо.

– Ты знаешь, Шмулик, если вдуматься, то ведь мой сон, как ни толкуй его, ничего реально опасного не предвещает. Следуя здравому смыслу, я должен постараться поскорей забыть перипетии моих ночных видений и изгнать из сердца пустейшую смуту. Да вот только какая-то неведомая сила во мне мешает унять душевный трепет. Что бы это значило, дружище?

– Может быть, Шломо, ты просто мнителен?

– Я точно мнителен! Как-то раз, в бытность мою на Западе, я почувствовал себя худо – страшная тоска одолевала меня. Лекарь добросовестно обстукал и общупал меня всего, припал ухом к груди, заставил показать язык, внимательно выслушал жалобы. Затем огласил свой вердикт, дескать, внутри меня разлилась черная желчь, знак меланхолии. Для скорейшего исцеления рекомендовал прогулки на воздухе, сокращение мясного рациона и полноценный ночной сон. И добавил, что если я не последую его советам, а буду продолжать прислушиваться ко всякому шороху в теле, то со мной случится ипохондрия.

– Неужели? Как ужасно! А что это за болезнь, Шломо?

– Я не знаю, Шмулик.

– Спросим у раби Якова. Однако мне кажется, что нам, жизнелюбивым и неунывающим хасидам, такая хворь не грозит.

– Я на это надеюсь. Хватит говорить о страхах и бедах. Только начнешь думать о своем здоровье – сразу признаешь себя больным. Ты, вроде бы, тоже видел сон, и очень приятный. Обещал рассказать и позабавить нас обоих, не так ли?

– Расскажу с радостью! – оживился Шмулик.

***

– Итак, я начинаю. Ты ведь знаешь, Шломо, о моей ночной страсти?

– Шмулик, выражайся, пожалуйста, яснее! Что ты имеешь в виду? – спросил Шломо, с подозрением взглянув на собеседника.

– Ах, прости, друг, мне действительно не всегда удается с первой попытки облечь свои мысли в релевантные выражения. Ты ведь ничего худого не подумал, правда? – покраснев, спросил Шмулик.

– Разумеется, я не думал о неподобающих подлинному хасиду вещах. Замечу, что слово “релевантный” изумительно украшает твой лексикон, богатством своим приближающийся к моему.

– О, я польщен! – промолвил Шмулик, раскрасневшись на сей раз от доставленного похвалой удовольствия.

– Я, кажется, увел тебя в сторону, продолжай рассказ.