Сны Флобера

Его голос окутала темнота. Через пролив, до самого острова Садо протянулась млечная река. Марго несказанно счастлива, без единой мысли в голове, крохотная искорка, живая, между двумя половинками небытия, которые принимают её и удерживают в свободном парении. Все её интеллектуальные ценности, вроде гегелевской эстетики, тщеславных планов и дзэн — буддизма рассыпаются в прах, в пепел александрийской библиотеки. Умереть бы сейчас, не узнав никогда о том, что умер…

— Если сможешь, роди, — говорит Орест.

Он сказал таким тоном, что она не поняла, действительно он хочет, чтобы она родила ему, или он бравирует. «Как грубо!» — думает она, но не подаёт виду. Ей больно. Нестерпимо больно. «Если сможешь, если сможешь…» — отзываются эхом его слова в сердце Марго.

— Ты посмотри, рубашка сбилась на шее в шарфик! — смеясь, произносит она и расправляет рубашку.

— А ты в следующий раз повязывай шею моим шарфиком заранее, — предложил всегдашний пересмешник Орест.

Они громко смеются. До слёз…

Два тёмно — бордовых лепестка завядшей розы, прошелестев, отвлекли Марго от её воспоминаний. «Роза содрогнулась и с лёгким треском, похожим на догорающий хворост в костре, обронила лепестки на пол», — мысленно записывала Марго в коллекцию своих маргиналий.

…Орест имел в виду тот самый красный шерстяной шарфик с бахромой на концах и черными полосками, который она подарила ему на день рождения. Этот шарфик запечатлён на его многочисленных фотографиях: он идёт по берегу моря, нагишом, в одном шарфике; на киноплёнке тоже имеется несколько кадров. «Если вы увидите, что этот шарфик греет чью‑то шею, то знайте, из чьих рук он пошёл по рукам», — продолжала сочинять Марго, романизируя свою жизнь. Потом она вздохнула: «Как хороша была моя каморка!»

* * *

Тем временем, пока Орест бродит по городу, Марго, выкроив свободный час, листает словари или сочиняет какой‑нибудь конгениальный текст — труд всей её жизни. Она сочиняет его уже в течение пяти лет. Орест тоже приложил к нему руки: перекладывает листы из одной папки в другую. Раздался звонок в дверь. Так протяжно и нетерпеливо звонят чужие. Она неохотно отрывается от бумаг, покрывает стол платком.

— Кто бы это мог быть?

На пороге её милый друг — запыхался, потный.

— Дорогая, все путаны вышли в город, а ты сидишь над своими книжками. В город прибыл аргентинский корабль или французский миноносец с визитом дружбы, проведать наш форпост. Красавцы в белых штанах и чёрных ботинках, при беретах, ходят парами или гурьбой по городу, выбирай — не — хочу! — выпалил на одном дыхании Орест, весь взмыленный от жары и ходьбы. Он стоит на пороге, прислонившись плечом к стене.

— Ах, значит, ты решил выдать меня замуж? — безразличным тоном спрашивает Марго.

— Ну, ты же мечтала жить в предместье Парижа, в Сен — Дени, возвращаться домой на штрейкбрехерской электричке!

— Что ты такое говоришь несусветное?

— Сусветное или несусветное, одевайся! — велит Орест.

— Ну, ладно — ладно!

Марго потускнела, улыбка скисла. Она устала от его затей.

«Ну, что ты такая квашеная капуста, хрум — хрум? Давай, снаряжайся! Скидывай халатик, надевай самое красивое платье, покажи всем, какие у тебя красивенькие ножки.

— Из Аргентины, говоришь?

— Ага, круизный лайнер, «Малькольм» называется.

— Правда, что ли? Стало быть, наконец‑то он прибыл со всеми своими хулиокортасаровскими персонажами прямым рейсом.

— Ну да! Кругосветное путешествие победителей в лотерею с заходом в порты Йокогама и Владивосток.

— В таком случае я собираюсь. Нельзя пропустить такого квазилитературного события. Вот достану только свои наряды, — сказала она и, спешно переменив настроение, стала принаряжаться. Всё‑таки мужчина выводит её в люди, нельзя отказать. Однако её что‑то смущает.

— Я только приму душ, а потом пойдём гулять, — объявляет он, скидывает одежду, дефилирует перед ней и закрывает дверь в ванну.

— Ах, Аргентина! Страна серебра, страна рыбьей чешуи!

Марго вновь открыла шкатулку. Насупив брови, она перебирала улики прошлого, пока не обнаружила в ней счёт из кафе «Льдинка». Эту шкатулку можно «читать», словно книгу Просперо.

Влюблённые выпорхнули из своего гнезда солнечным и ветреным днём около пяти часов вечера 18 августа 1991 года. На нём тонкие бежевые брюки и рубашка с короткими рукавами; на ней клетчатая юбка, которую сшила своими руками, и белая блузка с отложным воротником. В воскресенье в городе не так многолюдно, только к вечеру на остановках толпится народ, зато пляжи переполнены как детьми, так и взрослыми, даже вечером. Марго боится, что кто‑то из знакомых увидит их вместе, держится скованно, и всё же берёт его под руку. Она бы предпочла, чтобы в этот их совместный выход вымер весь город, и невольно старается быть незаметной. Марго не поспевает за ним. Он один шаг, она три. Цок, цок, цок!

Кивая глазами на иностранного моряка, она пытается шутить:

— Слушай, а этот мореход ничего, симпатичный.

Орест оборачивается, потом сверху вниз с укором смотрит на Марго.

— Да, панамка хорошая. Военная форма к лицу любому мужчине.

Они заходят в кафе, заказывают кофе.